Что обвиняет и морочит
Мои виски… Но алчет страсти!
Но лишь любви – тревожно – хочет…
Это было похоже на романс.
– Символизмом попахивает! – сказал Савельев. – А вообще… вообще здорово.
– Спасибо. А ты откуда про символизм знаешь?
– Все тебе скажи. Пой давай.
Стелла пела без перерыва минут сорок – и на свои стихи, и на ахматовские; она будто бы забыла, слушает ли ее кто-нибудь, затерявшись в переборах струн.
Женька долго молчал, потом сказал:
– Дай-ка мне.
Он с нежностью погладил колки и вскоре заиграл: это была одна из медленных сонат Скарлатти, переложенная для гитары.
Стелла, пораженная, воскликнула:
– Да ты обалденно играешь! Ты закончил музыкалку?
– Когда-то. А потом мать продала гитару. За пол-литра. Ладно, пошел я, – с этими словами он вдруг резко встал и направился в коридор, оставив Стеллу в недоумении.
Выбежав из спальни, она близко подошла к нему и, неожиданно для самой себя, спросила:
– Ты чуешь Амариж?
Савельев молчал.
– Не бойся, понюхай.
…Он осторожно втянул в себя запах – там, где-то около Стеллиной шеи: голова закружилась, лоб мгновенно покрылся испариной:
– Ну, я пошел. Пока.
– Пока, – Стелла стояла в дверях, пока не захлопнулся лифт.
«Черт знает что, – думал Женька, выходя на улицу… И зачем я ей это все рассказал… И Амариж этот… А играет ништяк, правда слова сентиментальные немного… Надо же, влюбленный инквизитор…» – мысли путались в голове, листья путались под ногами. Женька зашел на почту, набрал «8», код 09222… К телефону долго не подходили, потом глухо донеслось раздраженное: «Алло!»
– Как ты, мам? Это я.
Последовало молчание, потом же будто открылись шлюзы:
– Передай своему отцу, что я его не-на-ви-жу. Он испортил мне жизнь, пусть проваливает. Да, я пьяная, да, ну и что! Какое вам-то дело?! Чего ты звонишь? Чего вам от меня надо? Оставьте меня в покое все, оставьте все…
Что-то не сработало, ёкнув; связь оборвалась… Пошли гудки… Пошел дождь.
Тем временем Вера набирала телефон Стеллы:
– Алло, это я! Что у тебя? – она действительно волновалась.
– Да ничего. Родители еще «не охвачены». Мама опять скажет, что седеет из-за меня раньше времени, а отец будет орать, – знаешь ведь, какой он нервный после своих операций… Прикол, кстати! Из-за меня Савельев с Егоровым подрались!
– Савельев…? Как? – на полтона тише сказала Вера.
– А так: выхожу из школы, слышу – крики. Короче, Егоров весь уделанный остался лежать.
– А Савельев?..
– Женька-то? Проводил до дома меня, мы с ним тут кофе попили; песни я ему свои поиграла… Прикинь, он тоже на гитаре может – причем так классно, я просто не ожидала!
– Правда?..
– Да, вот ушел недавно – клёвый парень; знаешь, у него глаза – как будто яшмовые…
– А, понятно… Глаза… – закашляла Вера. – Ну ладно, меня тут брат зовет, до завтра тогда.
– До завтра, – Стелла повесила трубку, удивленная Вериным тоном. – До завтра! – и закружилась по квартире, раскинув руки, сама не осознавая «кирпичика чувства», стукнувшего ее по голове. – До завтра, Савельев, до завтра! – кружилась она, а Вера тем временем с траурным лицом оплакивала телефонную трубку: «У-у-у», – только и могла произнести она, не смея злиться, впрочем, на Стеллу: обладая врожденным даром доброты, решив молча страдать в одиночку. «У-у-у», – всё было в этом то ли стоне, то ли всхлипе! Вера влюбилась в Савельева сразу же в середине седьмого, как только тот пришел в их класс: высокий, темный, загадочный… Сел на последнюю парту, долго ни с кем не сходился. Учился нормально, но равнодушно, как и большинство; после уроков сразу исчезал… – только весной каким-то образом начал общаться с Володиным, обмениваясь книгами и кассетами. «Толкиен» – только и успела заметить тогда Вера.
– Кто это? – спросила она у Володина.
– Не твое дело, женщины этого не поймут.
Спросить у Савельева она не решилась, тем более, будучи
закомплексованной своей хоть и роскошной каштановой, – но все-таки – устаревшей косой, своими большущими, как у колдуньи, зелеными глазами в гавани тихих полуопущенных ресниц и обыкновенными – не идеальными, но и вовсе не кривыми – ногами.
Вера перерыла дома все полки, обошла все книжные магазины и, отчаявшись найти заветное «Дж. Р. Р.», почти плакала уже, как вдруг увидела на какой-то скамейке недалеко от школы забытый кем-то томик: она ахнула, и просияла – это был «Хоббит»! Она прочитала его за ночь, демонстративно взяв с собой на следующее утро в класс: Володин усмехнулся, сказав только: «Ладно, потом тебе трилогию принесу как-нибудь…»
Вера прочитала и «Хранителей», и «Две твердыни», и «Возвращение короля»… – не то чтоб она была в безумном восторге от этих всех хоббитов, гоблинов и эльфов, хотя все это было, безусловно, захватывающим… – когда Верка читала Толкиена, ей казалось, будто она говорит с Савельевым, будто сканирует его фантазию: так закончился седьмой, и все лето Вера ждала сентября, перебрасываясь с Володиным по телефону скупыми фразами о «Сильмариллионе»… А тут – «вот ушел недавно», «глаза как будто яшмовые»… Вера всегда восхищалась Стеллой, ее походкой, манерой, голосом, а главное – песнями, которые лились из подруги безостановочно. Но в этот раз восхищаться она не могла: «У-у-у», – первобытный звук, языческое вспоротое нутро: «Я не более чем животное, кем-то раненное в живот…».
Вера любила стихи, но сама писала редко, будто бы боясь до конца раскрыться: строгие семейные нравы – привычка сдерживать эмоции, со всеми вытекающими… Родители – оба инженеры – снисходительно относились к ее увлечению поэзией; впрочем, она почти ничего им и не показывала, читая свои «опусы» изредка младшему брату, первокласснику: тот, ничего не понимая, въезжал в ритм, и говорил: «Крла-си-во», – безбожно картавя.
Вера взяла карандаш: «Хромаю тлеющей дорогой»… Но почему «хромаю» и почему – «тлеющей»? Потому что вчера ногу подвернула, а вот «тлеющей»… Какая разница… Больше она не думала – карандаш жонглировал буквами, как хотел:
Хромаю тлеющей дорогой
И без нее, и без тебя,
Ступая к солнечной берлоге
И не любя, и возлюбя.
И, оступаясь камнем темным,
Ищу какую-нибудь арфу,
Не развязав октав у горла,
Привязанного маской к шарфу.
А ветви скинули всю рыжесть,
Стреляя осень – в колее,
Распятую чужим порогом:
«И без нее – в тебе, в тебе!»
Едва успела она поставить точку, как зазвонил телефон:
