Однако было это целую вечность назад, под надежным покровом темноты. А теперь он раздетый стоял перед ней при свете, а она держала на руках ребенка. Кто из них с той ночи изменился сильнее?
Брианна с явным любопытством разглядывала его, а затем, улыбнувшись, посмотрела в глаза. Она выпрямилась и небрежно переложила ребенка к другой груди, отчего платье распахнулось еще больше, выставляя напоказ пухлые полушария.
Роджер уже не мог стоять на месте – волоски на заднице начинали тлеть от жаркого пламени. Он отошел от камина и сел.
– На что это похоже? – спросил он не столько из жгучего интереса, сколько желая нарушить молчание, прежде чем оно станет слишком тяжелым.
– Очень необычное ощущение. – Брианна склонилась над ребенком. – Он тянет и даже немного покусывает. Когда начинает пить, возникает такое чувство, словно все во мне устремляется ему навстречу.
– А ты не чувствуешь себя… опустошенной? Словно из тебя жизненные соки вытягивают?
– О нет! Вот, смотри. – Она сунула в рот ребенку палец и отстранила его от соска. Роджер успел разглядеть, как молоко бьет тонкой сильной струйкой, прежде чем малыш начал возмущенно причитать, и она поспешно приложила его обратно. Однако крохотные белые капельки уже осели на груди Роджера.
– Господи боже мой! – потрясенно пробормотал он. – Я и не думал… Напор как из водяного пистолета!
– Я тоже раньше не знала. – Брианна улыбнулась, поддерживая ребенку голову. Ее улыбка увяла. – Я много чего не знала, пока со мной это не случилось.
– Бри… – Забыв о наготе, Роджер потянулся к ней. – Бри, я знаю, тебе страшно. Мне тоже. Я не хочу, чтобы ты меня боялась, но, господи, я с ума схожу от желания!
Он положил руку ей на колено. Спустя секунду Брианна накрыла ее своей ладонью – легко, точно опустилась пугливая птаха.
– Я тоже тебя хочу, – шепнула она.
Они долго сидели вот так: застыв в одной позе и не зная, что делать дальше. Роджер понимал, что торопиться нельзя. Надо быть нежнее.
Причмокивание утихло, и ребенок вяло раскинулся в ее руках.
– Уснул…
Осторожно, словно неся бутыль с нитроглицерином, Брианна сползла с кровати. Она собиралась вернуть сына в колыбельку, однако Роджер невольно протянул руки, и она, замешкавшись на миг, положила в них ребенка, задев при этом Роджера грудью.
Ребенок для такого маленького свертка оказался на удивление тяжелым. А еще очень теплым, даже горячим.
Роджер осторожно держал крохотное тельце; ягодицы идеально вписались в его ладонь. Надо же… хм… а он не такой уж и лысый – на голове проступал ярко-рыжий пушок. И ушки крошечные, почти прозрачные. Одно из них было красным и мятым.
– По его внешности пока ничего не скажешь, – выдернул его из раздумчивого созерцания голос Брианны. – Я уже пыталась.
Она прошла в глубь комнаты и открыла шкаф. В голосе слышалось сожаление, но лица ее Роджер не видел.
– Я не поэтому его рассматриваю. – Роджер бережно опустил ребенка на колени. – Просто… я впервые вижу сына вблизи.
Непривычные слова обдирали горло, зато Брианна немного расслабилась.
– А. Ну тогда вот он, весь какой есть.
Она сказала это с такой гордостью, что Роджер опять всмотрелся в младенца. Тот плотно сжимал маленькие кулачки. Роджер погладил один, и пальчики неохотно, точно щупальца кальмара, развернулись – чтобы тут же на удивление крепко вцепиться ему в мизинец.
Послышался тихий ритмичный напев – Брианна расчесывала волосы. Он хотел посмотреть на нее, но все внимание было приковано к чудному созданию на его коленях.
Ноги – как лягушачьи лапки: узкие в пятке, широкие в пальцах. Роджер погладил их, и те растопырились от щекотки. Что ж, хотя бы перемычек нет.
«Мой сын», – подумал он вдруг, сам не зная, что при этом испытывает. Надо привыкнуть.
Это ведь не только сын Брианны, но и его собственная плоть и кровь.
Неужели эта жизнь зародилась в ту самую ночь, горько-сладкую от боли и наслаждения?..
Роджер не знал наверняка – однако чертовски на это надеялся.
Ребенок был одет в какую-то длинную сорочку из тонкой ткани. Роджер приподнял ее и увидел совершенно очаровательный вытянутый пупочек над сложной конструкцией из пеленки. Движимый любопытством, он подцепил уголок, заглядывая внутрь.
– Я же сказала, весь какой есть, – возникла рядом Брианна.
– А, ну да. Вот только… он не слишком маленький? – с сомнением пробормотал Роджер.
Она весело фыркнула.
– Вырастет. Все равно эта штука ему пока не нужна.
Пенис Роджера при этом дернулся, напоминая о своем существовании.
– Давай заберу.
Брианна потянулась к ребенку, но Роджер покачал головой.
– Не надо.
Младенец пах молоком и какой-то сладковатой гнилью. И чем-то еще, совершенно незнакомым… Наверное, то был его собственный запах.
– Мама называет это детским парфюмом. Она говорит, это природная защита, чтобы родители не убили собственное потомство.
– Убили? Как это? Он же такой маленький и беззащитный, – запротестовал Роджер.
Она насмешливо вздернула бровь.
– Ты не жил с этим маленьким дьяволом весь последний месяц. Сегодня первая ночь за три недели, когда у него нет колик. Не будь он моим сыном, давно отнесла бы его подальше в лес.
«Не будь он моим сыном». На секунду Роджер позавидовал этой извечной материнской уверенности – Брианне не было причин сомневаться в происхождении ребенка.
Младенец шевельнулся и сдавленно гукнул, уткнувшись Роджеру в шею. Брианна тут же подскочила и забрала малыша, приподняла его и принялась поглаживать по спинке. Тот вяло отрыгнул и снова затих.
Она трепетно, словно запаленную динамитную шашку, уложила его в колыбельку на живот. В пламени камина под сорочкой высветились очертания ее тела.
– Ты могла вернуться сразу же, как только узнала. Времени было более чем достаточно. – Он не отрывал от нее взгляда. – Теперь, наверное, моя очередь спрашивать. Что заставило тебя ждать? Любовь – или чувство долга?
– Все сразу. – Глаза у нее потемнели. – А может, ничего. Я… я просто не могла уйти без тебя.
Он глубоко вдохнул, чувствуя, как тают последние сомнения.
– Теперь знаешь.
– Да.
Она повела плечом, и сорочка – единственная ее одежда – упала на пол. Черт возьми, они и правда рыжие! Не просто рыжие: еще и золотистые, и янтарные, цвета слоновой кости, и киновари… Он хотел ее так сильно, что мысли терялись.
– Ты сказал, что клянешься всем святым… А что свято для тебя, Роджер?
Он потянулся к ней – нежно, бережно. Прижал Брианну к груди и вспомнил вонючий трюм «Глорианы» и тощую запуганную женщину, пропахшую молоком и навозом. И бой барабанов, и огонь, и кровь, и осиротевшее дитя, крещенное именем отца, который предпочел умереть, потому что боялся любить.
