– А зачем делать дверь из двух частей? – удивилась в свое время Брианна. – Лишняя работа…
– Животные должны видеть, что происходит снаружи, – пояснил ей тогда отец, надевая кожаный ремешок на деревянное крепление. Он взял молоток и встал на колени возле недоделанных ворот, чтобы закрепить петлю. – Так им уютнее.
Брианна не знала, уютно ли животным в загоне, но ей самой это место нравилось. Здесь было прохладно и сумрачно, пахло свежей соломой и травяным пометом. Удивительно тихий днем, когда его обитатели паслись на лугу, ночью или в плохую погоду загон превращался в надежное убежище. Однажды после заката Брианна проходила мимо и видела, как туманные облачка пара от звериного дыхания пробиваются в щели между древесиной и камнем – словно дышала сама земля, убаюканная осенью.
Сегодня было холодно, яркие звезды булавками висели в ясном небе. От дома до конюшни было всего пять минут ходу, но Брианна даже под плащом успела продрогнуть. Внутри в дальнем углу пылала маленькая жаровня, освещая пещеру не хуже фонаря у дверей.
Отец сидел, завернувшись в плед, на охапке соломы рядом с пятнистой стельной коровой. Та изредка мычала; ее белая морда выглядела чрезвычайно сосредоточенной.
Услышав шаги, Джейми вскинул голову и потянулся за кинжалом на поясе.
– Это я.
Брианна вышла на свет, и Джейми расслабился.
– Мама еще не вернулась?
Он знал, что Брианна пришла одна, и все же смотрел ей за спину, словно ожидая увидеть, как из темноты материализуется Клэр.
Брианна покачала головой. Клэр, захватив с собой Лиззи, ушла принимать роды на одну из ферм с той стороны ручья. Если не успеют до темноты, на ночь они останутся у Лахланов.
– Нет. Она просила принести тебе ужин, если задержится.
Встав на колени, Брианна принялась выкладывать содержимое маленькой корзины: ломти свежего хлеба с сыром и томатами, пирог из сушеных яблок и две глиняные бутыли: одну с овощным бульоном, вторую с сидром.
– Вот это здорово, lassie. – Джейми, улыбнувшись, взял одну из бутылей. – А ты-то сама поела?
– О да, – заверила Брианна, все же не сдержав плотоядного взгляда на пирог: недомогание, свойственное ранней беременности, ушло, сменившись чувством постоянного голода.
Джейми, заметив это, достал нож и разрезал пирог на две части, бо́льшую из которых предложил дочери.
Они принялись дружно жевать, сидя рядышком на соломе. Тишину нарушало только тихое фырканье и сопение обитателей стойла. В дальнем углу был огорожен загон для огромной свиньи с выводком поросят. Брианна смутно различала во мраке их розовые тельца, уже сейчас удивительно похожие на колбаски.
Оставшееся пространство было поделено на три части. В одной расположилась рыжая корова Магдалена, лениво вылизывающая месячного теленка, примостившегося у нее под боком. Вторая, пока что пустая, предназначалась для пятнистой коровы и ее потомства. В третьем стояла кобыла Иэна с круглыми боками – в ее чреве тоже рос малыш.
– Да здесь прямо-таки родильное отделение.
Брианна, стряхивая с одежды крошки, кивнула в сторону Магдалены. Джейми с улыбкой вскинул брови – он всегда так делал, если не понимал, о чем речь. Пришлось пояснить:
– Это специальное помещение в больнице, где находятся новорожденные. Мама иногда брала меня на работу и позволяла заглядывать в детскую палату.
В памяти вдруг всплыл запах больничных коридоров, едкий от дезинфицирующих средств и мастики. Младенцы, завернутые в розовые и голубые одеяльца, лежали в колыбельках, пухлые, как поросята. Брианна всегда внимательно разглядывала ряды кроваток, выбирая, кого из них она забрала бы домой.
Розовый или голубой?.. Впервые она задумалась, какие одежды доведется носить тому, кто зреет у нее внутри. Отчего-то ей совершено не хотелось воспринимать это существо как мальчика или девочку, и она поспешила отогнать неприятную мысль.
– Младенцев держат за стеклянной стенкой, чтобы к ним не попали микробы.
Брианна покосилась на Магдалену, которая невозмутимо чавкала жвачкой, роняя зеленоватую струйку слюны прямо на голову теленка.
– Микробы… – задумчиво протянул Джейми. – Да, я о них слышал. Опасные мелкие твари, да?
– Еще какие опасные.
Недаром мать, собирая медицинский саквояж для визита к Лахланам, аккуратно наполнила большую стеклянную бутыль чистым спиртом из бочонка в кладовой. В памяти невольно всплыло давнее воспоминание: как мать рассказывала о жизни в прошлом Роджеру Уэйкфиду.
«В ту эпоху роды были самым опасным испытанием для женщины, – говорила Клэр, сосредоточенно хмуря брови. – Инфекции, разрыв плаценты, неправильное положение плода, выкидыши, кровотечения, родильная горячка… Смерть при родах была частым явлением».
Пальцы Брианны застыли, несмотря на трещащие в жаровне сосновые ветви, и волчий аппетит внезапно ее покинул. Девушка положила оставшийся кусок пирога на салфетку и с трудом сглотнула, чувствуя, что сухое тесто застряло в горле.
На колено ей легла теплая ладонь отца, согревая даже сквозь плотную юбку.
– Мама не допустит, чтобы с тобой что-то случилось, – хрипло сказал он. – Я видел, как она борется с микробами. Она не дала им добраться до меня, и к тебе их не подпустит. Она ведь очень упрямая, да?
Брианна рассмеялась, и комок в горле исчез.
– Она говорит, с кем поведешься…
– Что ж, надеюсь, она права.
Джейми подошел к пятнистой корове и заглянул ей под хвост. Покачав головой, вернулся к Брианне и поднял недоеденный ею кусок пирога.
– С ней все хорошо?
Зачерпнул горсть соломы, Брианна протянула ее корове. Та лишь тяжело вздохнула, игнорируя угощение. Темные глаза, обрамленные длинными ресницами, беспокойно двигались. По выпуклым бокам, лоснящимся в свете фонаря, изредка пробегала дрожь.
Джейми чуть поморщился.
– Думаю, справится. Хотя это ее первый теленок, а сама она мелковата. Ей всего-то чуть больше года, не стоило ее так рано сводить…
Он пожал плечами и откусил от пирога.
Брианна вытерла липкие от коровьей слюны пальцы о юбку. Чувствуя странное беспокойство, она встала и подошла к свинарнику.
Огромное брюхо раздутым шаром выпирало из соломы, под редкой белой щетиной виднелась розовая плоть. Свинья возлежала в безмятежном спокойствии, не обращая внимания на голодный выводок, шебуршащий у ее бока. Один из поросят толкнул соседа, тот с пронзительным визгом выпустил сосок, и сильная струя молока с шипением впиталась в сено.
Брианна, сложив руки на изгороди, ощутила покалывание в собственной груди; она вдруг потяжелела и напряглась.
Это был не самый привлекательный образ материнства – отнюдь не Мадонна с младенцем, – но в беспечном оцепенении свиньи чудилось нечто успокаивающее: некая невозмутимость, слепая вера в природные процессы.
