ГЛАВА 3
Странно, но после бессонной ночи Филипп совершенно не устал. Несколько часов Андрей находился буквально на краю гибели, и пришлось применить всё переданное дедом мастерство. Обер комбинировал настойки, колол Озирскому камфару, то и дело менял лёд в резиновой грелке, чтобы положить её Андрею на живот.
Утром в своём институте Готтхильф появился даже более энергичным, свежим, чем обычно. Белая «Волга» ночевала в гаражах, располагавшихся неподалёку, ближе к проспекту Ветеранов. Один из боксов всегда пустовал на случай непредвиденных обстоятельств. Следил за всем хозяйством сторож Трондин – уголовного вида детина, который умел молчать.
Прежде чем во второй раз подняться к Озирскому, Готтхильф оставил «Волгу» у него. Туда же вернулся и утром, так и не попрощавшись со спящим Андреем. Руками в кожаных перчатках он взял с письменного стола телефонный аппарат, запомнил написанный на бумажной полоске номер. А потом покинул квартиру, сильно хлопнув дверью, чтобы замок закрылся сам.
Ближе к обеду Филипп наконец-то принялся писать отзыв на отчёт заведующего отделом из их иногороднего филиала. А сам всё вспоминал, как Трондин отпирал замок гаража, и на пальце его выделялся «перстень». Самая невыразительная татуировка означала, что сторож отбыл свой срок целиком, и судим был всего один раз. Рядом сидела умная злющая овчарка; но Филиппу, видимо, она доверяла.
За что Трондин чалился, Филипп не знал. Сторож никогда ни с кем не откровенничал, и лишь вкось заштрихованный перстень сообщал некоторые подробности его нелёгкого жизненного пути. Тёмным морозным утром, выдав Готтхильфу помытую машину и получив положенное вознаграждение, сторож молча навесил замок и отправился кормить собаку. Он растворился в предрассветном сумраке, покачивая широкими прямыми плечами под обтрёпанным ватником.
Впервые в жизни писать отзыв было трудно. Мысли о науке ускользали, терялись; и вспоминалось что-то совсем постороннее. Например, бутыли с «царской водкой», которые буквально стояли перед глазами.
«Ссучился. Значит, ссучился прямо за так… Вот и всё, Рыжий. Вот и хана тебе, Обер. Теперь ты – сука ментовская. Не заметил даже, как ею стал…»
Интересно, поверит ли Горбовский в его внезапное раскаяние? Не заподозрит ли подвоха, провокации, ловушки? Всё-таки Обер – это не Володя Каневский, не прочие шестёрки. Он имеет слишком много для того, чтобы так вот запросто от всего отказаться.
Но, если Захар не примет информацию к сведению, греха на Филиппе не будет. Что ли делается, всё к лучшему. А вот если рыжьё всё же осядет на катоде по эту сторону границы, Уссер проглотит свою вставную челюсть. Конечно, на Обера он вряд ли подумает. Тот Сене, как сын родной. Сто лет знакомы, к тому же Уссер вылечится от безнадёжного уже рака желудка очередным препаратом «Г».
Но и особо расслабляться не стоит – всякое может случиться. Веталь, гад, давно уже косо смотрит. А особенно его Дездемона – всем на плешь капает, что Оберу доверять нельзя. Впрочем, женское сердце – вещун. Так оно и вышло. Но, с другой стороны, не зря ведь Андрей мучился у печей и потом, в своей постели. Должен быть и на его улице праздник – заслужил. Здорово Горбовский ребят подбирает – значит, и сам не дурак.
Посмотреть бы на Уссера, на Веталя, на ту же Дездемону – если бы их так к носилкам привязать! Как минимум бы в штаны наделали, и все их «быки» – тоже. А почему Обер должен за них под суд идти, интересно? Сами, видите ли, чистенькие, а немец-чужак пусть пропадает. Так ещё лучше – в «царской водке» золото возить, и комиссионные ему не отстёгивать…
Так сорвался он с крючка или нет? Оценит Горбовский его жертву, войдёт в положение или отвернётся, как от обыкновенного уголовника? Если майор – мужик с мозгами, то постарается свой интерес поиметь. Ничего, потерпим немного – скоро всё прояснится.
С самого утра навалились административные заботы. Руфина Яковлевна Копман, семидесятилетняя шепелявая заместительница Готтхильфа, обожала перекладывать их на начальника. Для виду она, конечно, поднимала жуткую суету, от которой не было ровным счётом никакого толку. Старуху было никак не выгнать на пенсию, потому что грозилась в таком случае сразу же умереть. Готтхильфу, конечно же, было на это наплевать, но директор почему-то на эти угрозы реагировал и Руфину не увольнял.
С половины девятого до двенадцати Филипп Адольфович успел пристроить к быстрейшему исполнению на допотопном пламенном фотометре по кличке «Адмирал Нахимов» директорские образцы – там требовалось определить щёлочи в цементах. Кроме того, он выбил в отделе снабжения баллон с ацетиленом, который едва не вывезли в кузове грузовика для продажи налево, по примеру недавнего баллона с аргоном. Потом пришлось искать на Опытном заводе электрика для починки трубчатой печи СУОЛ. В самом институте электриков не было. То есть по штату они числились, но один заседал в суде, второй находился в отпуске. А третий, хоть и был в наличии, но с утра валялся синий и на вопросы не отвечал.
Далее пришлось, чтобы не отрываться от коллектива, принять участие в импровизированном диспуте на тему «Нужен ли Советскому Союзу Президент?». И под конец выяснилось, что красавица Наташа Коровина ещё даже не начинала делать бокситы для отдела абразивных материалов. Готтхильф, перед которым навытяжку стояли уркаганы, здесь не мог справиться с обыкновенными бабами, заставить их нормально трудиться – только лишь потому, что не мог пригрозить им пистолетом.
В качестве наказания он велел той же Коровиной определить кислотное число в глифталевой смоле, чему красавица совсем не обрадовалась. Уже перед самым обедом Филипп отправился на четвёртый этаж к редактору Борису Вениаминовичу Лаврову для обсуждения готовящейся к печати статьи.
Странно, но после возвращения от редактора отзыв пошёл довольно гладко. К тому времени, как зазвонил местный телефон, Филиппу оставалось дописать лишь несколько слов. Он поднял трубку, одновременно закуривая и отодвигая исписанные крупным почерком листы.
– Слушаю.
– Филипп, приветствую вас! Я на проходной. Можете спуститься?
Скучающие сотрудницы могли подслушивать разговоры начальника по параллельному аппарату. К тому две из них зашли в кабинет, где сидел Готтхильф, и стали убивать в сейф платиновые чашки. Открытым текстом с Семёном Уссером отсюда говорить было нельзя, и Филипп воспользовался испытанным ранее приёмом. Он обратился к Уссеру, как к командировочному, и тот сразу всё понял. Для виду нужно было перекинуться парой общих фраз, а потом уже встречаться.
– Давно из аэропорта?
Обер постукивал сигаретой по краю пепельницы, стараясь забыть о вчерашнем вечере и сегодняшней ночи. Для Уссера он – крайне заинтересованное лицо, угробившее столько времени и сил на маскировку золотой стружки в «царской водке». То, что Филипп нервничает – нормально; переживает за свой проект. А вот то, что он сам и поставил на детище жирный крест, потеряв при этом большую сумму в валюте, Уссеру и в голову не придёт.
– Только что прилетел. – Уссер, похоже, дымил своей вечной «гаваной». – Вылет задержали. И добирался неудачно…
