Клава плакала, глядя на сверкающие в отсветах окон струи дождя, а тем временем белый «рафик» с красными крестами лихо заворачивал под арку.
Они не стали сопровождать Василия до больницы – врач не разрешил. Он велел позвонить раненому домой и сообщить родным о случившемся. Клава долго доказывала, что она может сопровождать Василия, хоть и не является его родственницей. Андрей же молчал, стоял, запрокинув голову. И ловил пересохшими губами капли дождя. Спиной и затылком он прижимался к мокрой штукатурке – весь грязный, насквозь промокший, в испачканной кровью жёлтой рубашке.
С Клавиных волос текло, она клацала зубами. И её, и Андрея бил озноб. Струи воды быстро смыли с асфальта кровь Василия, но Озирскому казалось, что тёмное пятно навсегда останется в этом дворе…
Из своей комнаты в коммуналке Клава позвонила Зое Павлюкевич на улицу Ткачей и рассказала о случившемся. Андрей, уронив голову на круглый полированный стол, жадно курил «Кент» и думал, что же теперь, собственно, делать. От одной только мысли о Ветале бешено колотилось сердце и перехватывало дыхание. Горе и бессилие разрывали грудь. В голове шумело, кровь бросилась в глаза; и яичного цвета штора казалась Андрею красной.
Сначала трагедия с Минцем, которого едва спасли. Ладно, Филипп помог, приготовил мази из травок. А без него Сашок ходил с бутылочкой на шее, как старый паралитик. Он весь почернел, и состояние оставалось тяжёлым. Но после нескольких процедур с мазями Обера Сашок резко пошёл на поправку.
С ним пока порядок, но Васька Павлюкевич, Толька Тарасов!.. Последнему на соседней лестнице, где прятался Веталь, Мона Кикина плеснула в лицо серой кислотой. Глаза Тарасов сохранил лишь чудом – он был в тонированных очках. Лицо же пострадало так, что Озирскому страшно было на него даже смотреть…
– Плачет Зоя. – Клава положила трубку и села на стул рядом с Андреем. – Сказала, что сейчас же поедет в больницу. Метро у них недалеко. До «Петроградской» доедет, а там – на троллейбусе. Слушай, «дымка» нет у тебя?
– Держи. – Озирский протянул Клаве непочатую пачку «Золотого кольца». Он всегда имел запасную на всякий пожарный случай.
Клава благодарно кивнула, прикурила, зачем-то закрывая огонёк ладонью. Андрей отметил, что руки у неё совсем тонкие, девчоночьи. Приспичило ей так рано замуж – погуляла бы…
– Клавдия, а чего ж ты жить-то не хочешь? – спросил Андрей, отогревая в своих ладонях озябшие руки девушки. И почему-то ему почудилось, что руки эти напоминают материнские.
Клава стряхнула пепел в блюдце.
– А чего хотеть-то, Андрей, ну чего? Только, вроде, наладилось всё, замуж вышла. Хотела из общаги съехать и сюда прописаться. А тут Стас… надумал жизнь кончать. Теперь кукуй одна, пока он в себя не придёт! Да и не общага тут главное, а вообще… я даже не знаю своих родителей. Ни мать, ни отца. Представляешь?
– Я своего отца тоже никогда не видел. – Озирский залихватски поднял брови, потому что девчонка ему безумно нравилась.
Андрея тянуло к Клавдии так, как ни к одной женщине до этого. И даже не о постели были сейчас его мысли, а о чём-то совершенно другом. Она была своя, родная, будто бы давно знакомая. Стыдно было перед Ленкой за такие желания, но Андрей ничего не мог с собой поделать. Он не мог подобрать название своим чувствам, и потому нервничал.
– Да отца бы ладно, а я и мать не знала. Даже не представляю, кем она и была-то. Прабабка меня растила, да и то до четырнадцати лет. Её тоже Клавдией звали.
– А-а, это в честь прабабки? А я-то и удивлялся! Современная девица, а имечко…
– Да, по ней нарекли. И окрестила она меня. Померла, когда мне только пятнадцать стукнуло. Я решила заколотить нашу избу и в Питер перебраться лимитой. Бабка говорила, что моя мать здесь жила.
– Она умерла или бросила тебя? – спросил Андрей, вдыхая запах Клавиных волос. Сквозь аромат английского шампуня он почувствовал запах Вероники.
– Умерла… – Клава потушила сигарету. – Молодая совсем преставилась моя матерь. Ей всего пятнадцать лет было, как мне, когда одна осталась.
– Очень жаль, – покачал головой Озирский. – Хуже некуда. А отец? Не искали?
– Не-а… Да кто ж его искать-то станет? И я всё о мамке тосковала – девка всё-таки. А о батьке редко думала. Потом баба Клава сказала, что он, наверное, тоже пропал без следа. Сгинул в тюряге какой-нито. Они же с мамкой одногодки были, шпана. Слушай, может, в больницу позвоним? – Клава протянула руку к телефону. – Узнаем номер по справочному…
– Да погоди – они же только приехали. – Озирский сделал несколько дыхательных упражнений, понимая, что рассиживаться некогда.
В Главке сказали, что с Веталем надо кончать. И исполнять приказ придётся им, отделу Горбовского, в то время как весь союзный розыск уже пять лет не может с ним справиться. А Андрей кто такой? Букашка, сявка. Больше корчил из себя, чем на самом деле нарушал закон в юности. На гитаре в парадном бренчать, девчонок портить и ларьки грабить – недостаточно для того, чтобы нанести вред Холодаеву.
Но капитан Озирский просто обязан заставить Веталя поперхнуться, перекрестить над ним небо решёткой. И хоть лоб на эту свору не пойдёшь, управу найти всё-таки можно. Неуязвимых людей нет, и сегодня это стало окончательно ясно. Пришло время и бывшему инструктору по восточным единоборствам нанести врагу «удар отложенной смерти». Надо садануть его энергией ненависти под дых, чтобы он уже никогда и никого он не смог лишить жизни и здоровья. Не надо врать самому себе, рассказывая сказки о неизбежной победе добра, торжестве справедливости. Веталя можно взять только с тыла, и лишь при помощи единственного на всей земле человека, имя которого – Филипп Готтхильф.
Из-за истории с Васькой Захара опять потащат на ковёр к генералу. И никакие ссылки на малочисленность отдела, отсутствие бронежилетов и транспорта, на сверхзагруженность оперативников и прекрасное оснащение бандитов не будут приниматься в расчёт. Но нет худа без добра, и хотя бы одного из главарей питерских бандитов можно заставить работать на себя.
Андрей вспомнил, что сегодня они с Павлюкевичем проезжали дом, где снимает квартиру Обер. Только бы он оказался в городе, да ещё потом согласился сдать Веталя! Но если есть хоть крохотная надежда, надо сию минуту ехать на Московский к Филиппу, поднимать его с постели и просить ещё об одном одолжении. Вряд ли Обер против того, чтобы избавиться от соперника, который и у него сидит в печёнках. Но это очень опасно, а Филипп – человек осторожный.
Конечно, сейчас можно нарваться и на отказ. Когда-нибудь потом – пожалуйста. Но сейчас Обер не пойдёт на это. А начальство требует головы Веталя. Тогда ещё с Васькой ничего не случилось, а уж теперь головы полетят точно. Захар и так на одних снотворных живёт, а после сегодняшнего происшествия он и инфаркт заработать может…
– Всё, Клавдия, я поехал! – Андрей встал и с хрустом потянулся. – Не вышло у нас приятной беседы, и не моя в том вина.
Он не сдержался и поцеловал жену Стаса – чисто по-родственному. Клава зарделась, став розовей своей футболки с кружевами. Глаза её вспыхнули восторгом, и Озирский улыбнулся.
