– А нам и не надо! – таинственно улыбнулся Андрей. – Сами справимся. Я имел контакт со своим источником. Ты знаешь, о ком идёт речь…
Он покосился на Минца, но тот не выражал никакого недовольства. Внимательно слушал, пошевеливая размётистыми бровями с изломом, и мотал всё себе на ус.
– Ну, что?! – загорелся Захар. Он всегда отличался быстрой реакцией, и сейчас от обречённой его печали не осталось даже следа.
Больше всего майор боялся, что сейчас вернуться вдова и мать Павлюкевича, и Андрей не успеет доложить ситуацию – хотя бы вкратце. Голоса женщин слышались за стеной – Зоя плакала, Анна Спиридоновна что-то бессвязно выкрикивала. Врачиха ругала Министерство внутренних дел за безалаберность и равнодушие к сотрудникам. Горбовский опять расстроился, опустил плечи, будто на самом деле был в чём-то виновен.
– Захар, сегодня в шесть вечера я приеду за тобой на грузовике с фургоном. Мы будем представлять грузчиков – для конспирации. Я стариной тряхну, ну и ты поможешь по мелочи. Оденься только соответственно – сам понимаешь… Сможешь выбраться?
– Выбраться-то смогу, а фургон зачем? – не мог взять в толк Горбовский.
– Я ж говорю – конспирация. Если человек переезжает, это будет выглядеть вполне естественно. И времени у нас будет вагон, чтобы всё обсудить. Пока в квартире находимся, потом за город едем, пока обратно – всё и решим…
– За город? – переспросил Захар. – А далеко?
– Да нет, в Песочный. – Андрей сказал это на ухо майору, и тот всё понял.
– Так, понятно. Только мне ж похоронами нужно заниматься от отдела. Михаила Ружецкого жду – они с Василием дружили семьями. Может, он часть дел на себя возьмёт, и я выберусь…
– А какое кладбище выбрали? Часом, не Ковалёвское? – подозрительно спросил Андрей.
– Нет, Богословское. Там его дед и отец. Обещали урну подхоронить.
– Урну? – Андрея передёрнуло. – Значит, кремация? Эх, Васютка!.. А почему не в землю?
– Гроб, говорят, длинный, а места мало. А Ваське-то какая разница? Ты на себя не меряй. Он же мёртвый, и коронок золотых не ставил. Но отпевание обязательно состоится – вдова и мать настаивают. Заформалинят его, и полежит недельку – сейчас не жарко…
– Ну ладно, дело семейное, – решил Андрей. – Значит, договорились? К шести будь готов. Конечно, не на Литейном встретимся, а где-нибудь подальше. У «Электросилы», например. Там до адреса недалеко.
– Договорились, – поспешно сказал Захар, увидев, что дверь открывается. – Ребята, ступайте, а от такой толпы с Анной Спиридоновной случится истерика. Мне и так уже досталось – и в Главке, и от них с Зоей, что не уберёг. Всё нутро моё наружу вывернули. Не надо вам это слушать. Но я в шесть буду обязательно…
Все встали, и Горбовский незаметно подтолкнул Озирского с Минцем к двери. Начальник знал, что вид живых и здоровых коллег действует на родственников погибших, как красная тряпка на быка.
Они вышли на тротуар в самый разгар нового ливня. В лужах кипели пузыри, и плавал намокший уличный мусор. Минц, несмотря на то, что «рафик» стоял совсем рядом, щёлкнул кнопкой зонтика-автомата, и чёрный купол моментально закрыл их от дождя.
– Да ну! Что я, сахарный? – Андрей огляделся. – Сашок, ты на машине?
– Нет. Мы с Захаром на служебной «Волге» приехали и отпустили её. – Минц легко перепрыгнул лужу, махнув зонтиком, и вода с купола хлынула Андрею за шиворот. – Меня начальник встретил на вокзале.
– Да тише ты – промочил всего! – огрызнулся Андрей. – Тогда полезай ко мне в «рафик» и поедем на Васильевский.
– Ах, твой прославленный транспорт у ворот! Конечно, поехали. Я домой хочу – ещё пока не был…
– Макс, вези нас к Сашку, а потом ты свободен. Скажи Бориспольскому, что с винным магазином я сегодня не смогу разобраться. Да он поймёт – уже знает про Василька. Некролог в Главке висит…
Андрей не упустил случая пихнуть Минца коленом под зад – тот слишком долго стряхивал зонтик. Сам он вскочил на переднее сидение, словно безнадёжно опаздывал на операцию. Но никого, кроме Сашки и Макса, в «рафике» больше не было.
Они поехали по Пионерской, разгребая шинами воду в лужах – радужную от пролитого бензина. Когда вывернули на Большой и притормозили у Тучкова моста, ливень припустил ещё сильнее. По обеим сторонам проспекта двигались только разноцветные, блестящие раскрытые зонты.
Проезжая по Васильевскому острову, Андрей снова предался воспоминаниям. Вот тут, по Среднему, они шли под таким же дождём, только осенью. Тогда Минца выгнали из прокуратуры, потому что он категорически отказался обвинять на процессе кришнаитов. В самом высоком кабинете Сашок заявил, что потому только сам не вступает в их секту, что считает себя грешным и недостойным.
– Какие шпионы международного империализма?! Это – мирные, безобидные люди, пусть чем-то не похожие на нас с вами. Разве за убеждения можно судить? Ну, если только за фашистские…
Минц к тому времени отработал уже почти три года. С ним очень не хотели расставаться, но всё же пришлось уволиться. Смутьян чудом остался при партбилете, который и теперь не собирался сдавать. Карьера его рухнула. Мать Сашка Кира Ивановна вскоре после этого умерла от инфаркта. Крах всех надежд довёл её до Южного кладбища, а папу, Льва Бернардовича, – до реанимации больницы имени Ленина. Они были уже в возрасте и не выдержали очередного потрясения. Позднее, долгожданное дитя оказалось за бортом нормальной жизни.
Сам Сашок особенно не переживал, по крайней мере внешне. Он научился виртуозно играть на гитаре и мандолине. Кроме того, в джинсах и с чёрными лохмами до плеч, бегал по урокам, натаскивая балбесов по музыке и трём иностранным языкам. Причём зарабатывал Сашок тогда гораздо больше, чем в прокуратуре. Лев Бернардович подыскивал сыночку клиентов, и тот настраивал пианино, рояли.
Так продолжалось до начала восемьдесят восьмого, когда Андрей привёл его к Горбовскому. Сашок тут же вдел себя в «троечку» и привёл в порядок волосы. На следующий год выпустили из мест заключения столь любимых им кришнаитов, и всё встало на свои места. Только Кира Ивановна уже не могла воскреснуть…
* * *
Сквозь стену дождя они перебежали в подъезд Сашкиного дома. У входа в сберкассу, что помещалась на первом этаже, отряхнулись, перевели дух и стали подниматься на четвёртый этаж без лифта. Минц, тряся зонтом, вдруг остановился, оглянулся; и Андрей едва не врезался ему в спину.
– «Уж не узнал ли ты три карты у графини»? – Сашок пристально смотрел в глаза другу.
– Чего-о? – Тот даже отвесил челюсть. – У кого?..
– У Обер-гофмейстерины! – Минц, похоже, не собирался никуда идти до тех пор, пока не получит признание.
– Ах, вот оно что, гражданин прокурор! – вскипел Андрей. – Всё криминал ищешь? Я с самим Дьяволом готов был связаться этой ночью! А что прикажешь делать? Каждую неделю наших ребят хоронить? Или для тебя принципы жизни дороже – и своей, и чужой? Прекрати юродствовать, Сашок! Надо же иметь какую-то гибкость…
