– Не бери на понт – взяла! Хочешь – сам попробуй, – зло сказала Сабина – шикарная брюнетка с длинными, до пояса, волосами.
– Спасибо на добром слове, но ты не в моём вкусе. Вон, Карина… Ничего, только пьяная очень. А самой всего шестнадцать. Паспорт-то получила уже?
– Да вот, обмывала как раз! – не осталась в долгу молоденькая девчонка с короткой стрижкой. – Теперь могу с тобой пойти. Ты ж вон с Феей брачевался даже, так чего ж мною брезговать?
Наталья, не переставая улыбаться, влепила ей затрещину – малявка не имела права задевать старших.
– Анджей! – Она, не обращая внимания на собравшихся, обняла бывшего мужа за шею и усадила рядом с собой. Потом устроилась у него на коленях, поболтала стройными маленькими ножками в белых «лодочках».
– Ну что, мать, всё мою фамилию позоришь? – добродушно попенял капитан.
– Чья бы корова мычала! – Наталья явно была в ударе. – Сам ларьки казачил, а мне погулять нельзя! И ведь, гад такой, растлил девушку, когда та ещё молодушкой была… – Она наигранно-печально вздохнула. – И как тебя только хватало на всех? Ко мне по пять раз за ночь лез, а потом ещё по ассистенткам на съёмках свистел! К хорошему быстро привыкаешь, и теперь мне не в лом на хор вставать. Девки, я вам рекомендую! Он в любви – Бетховен…
– Да что ты несёшь, Наталья? – наконец опомнился тот, кто брал данные. – Товарищ капитан…
– А чего? Я правду говорю. А правда – дело святое. Чего молчишь, муженёк? При тебе женщину оскорбляют, а ты зубы скалишь. Пан Анджей, называется! Послужил в ментовке, и сам стал, как эти серые… Тьфу, портупея! – Наталья в шутку дрыгнула ногой.
Молодой милиционер снял фуражку и вытер лоб ладонью. Остальные только качали головами.
– Как была без чердака, так и осталась! – Андрей спихнул Наталью с колен. – Сиди и молчи, а я с мальчиком вон поговорю. Вроде бы фейс его мне знакомый…
Озирский обратил внимание на мрачного громилу со светлыми волосами ёжиком, одетого с ног до головы в «варёнку». Его только что вывели из зала.
– Как фамилия, герой?
– Горшков Сашечка! – неожиданно заулыбался рэкетир. – Что, Блад, теперь и кабаки шмонаешь?
– Сашечка, здоровому бугаю, «тёлок» потрошить? – Андрей проигнорировал вопрос Горшкова. – На тебе же пахать можно!
Наталья щекотала волосами его щёку и страстно закатывала глаза, но бывший супруг не обращал на неё внимания.
– А катушки из-под ниток надоели! – Парень сплюнул прямо на пол.
– Гражданин Горшков, ведите себя культурно! Тут иностранцы ходят. Какие катушки? Не ботай по фене, у меня от неё сыпь…
– Да это не «феня»… – Сашечка вытер мокрые красные губы ладонью. – Те самые катушки, которым советский ребёнок должен радоваться. Мать меня хотела человеком будущего воспитать. Нарожала двух сестёр и брата – чтобы не рос эгоистом. Специально в дрань одевала, потому что не в тряпках счастье. Важно, чтобы человек душой был красив! На руки никогда не брала, по голове не гладила. Чтобы мороженое купить – удавиться легче! За худое слово про Брежнева она меня носом в угол ставила. Помню, на приёме у логопеда я спросил: «Мам, чего ты меня сюда водишь? Вон Ленин картавил, а к логопеду не ходил!»
Проститутки засмеялись. Милиционеры ухмыльнулись тоже.
– Вот вы ржёте, а меня мать на неделю прогулок лишила. Две недели со мной не разговаривала, пока я на коленях перед портретом прощения не попросил. Или даст, бывало, бутерброд, и смотрит, поделюсь ли с младшими. Если сам с голодухи сожру – она меня по затылку! А я жить хочу по-человечески, без большевистских закидонов, понятно?! Жить! А как надо? Никто не научил. И мама тоже… Теперь самогон варит и в церковь бегает – грехи замаливать. Уже сама круто забурела, и портрет Ленина со стены сняла…
– Филипп Адольфович! – крикнул Кириков, наконец-то заметив пропавшего приятеля. – Ты куда подевался? Не стыдно? Мы сидим, ждём. Банкет начать не можем…
– Сейчас иду! – Готтхильф с сожалением покинул своё место и стал пробираться к выходу.
Андрей скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, потом вскочил с диванчика. Он кого-то увидел в дверях и поспешил поздороваться. Протискиваясь мимо Обера, он равнодушно извинился. А сам сунул ему в карман бумажку, свернутую особым образом. Такими обычно мальчишки плевались на переменах, и Андрей тут не был исключением.
Записку Обер прочитал уже в зале, когда все чокались и славили виновника торжества. Супруги Кирикова за столом не было. Толя сказал, что Люба решила не стеснять своим присутствием мужскую на девять десятых компанию. Филипп, зажёвывая коньяк лимоном, развернул под скатертью узкую полоску тетрадной бумаги в клеточку, исписанную загогулистым почерком Андрея.
«Осмотри зал и иди в туалет, во вторую от входа кабинку. Выбери момент, не вызывая подозрений. В дверь стукни три раза, потом – два».
Филипп шёпотом сказал Анатолию, что Регина просила его срочно позвонить. Легенда с туалетом была уже использована. Сам он направился туда, куда велел Озирский. Простучал пять раз, и быстро попал в кабинку.
Давясь от смеха, Андрей спросил шёпотом:
– Веталь там?
– Там. В серой паре и белом шёлковом жилете. Очки у него в золотой оправе. За столиком один, что тоже нам на руку. Я к нему подсяду, когда нужно будет.
– А охрана? Разглядел?
– Двое с бабами неподалёку, но мне они должны поверить. Вы с группой туда не суйтесь, лучше погуляйте по Садовой. В восемь часов я Веталя в курилку приведу – он, как и я, без этого не может. Но ещё раз прошу вас всех – наденьте «броники», потому что Веталь бьёт без промаха. И невооружённым уже давно не ходит даже по квартире…
– Понял, всё передам ребятам. Выходи, а я – немного погодя. Записку отдай, я её сожгу, чтобы у тебя из кармана не выпала. Вдруг танцевать придётся?
– Не знаю. Вполне может быть… Не подведите, умоляю – ставки слишком высоки. Держи записку! Между прочим, с облавой получилось очень здорово. Я бы на месте Веталя тоже ни о чём не догадался…
* * *
Рашен, рашен, рашен!..
Залихватская песня гремела на весь зал, когда Филипп вернулся к своему столику. Хмельной Марик никак не мог попасть вилкой в куриную котлету «Де валяй». Кириков налегал на водочку и уже здорово набрался. Остальные гости ели так, что трещало за ушами. В голодное время попасть на банкет в «Метрополь» считалось огромной удачей.
Веталь пока не замечал Готтхильфа, но ждал его и всё время поглядывал то на часы, то на дверь. Наблюдая за ним со своего места. Филипп решил обещать ему всё – лишь бы не спугнуть в последний момент, когда обратной дороги не будет…
– Ламбада! – донеслось со сцены. И тут в зал полилась завораживающая, супермодная в этом сезоне мелодия.
Зал в момент наэлектризовался, и единственная дама за их столом, Ниночка Нефёдова, заулыбалась Готтхильфу. Тощая, высокая, с конским хвостом за спиной и хрипловатым страстным голосом, она как нельзя лучше подходила для этого танца. Только они с Филиппом сумели постичь сие сложное искусство. Ему ничего не стоило освоить любой танец, но особенно хорошо удавался степ. А ламбады мужики элементарно боялись, так как сильно возбуждались – буквально до судорог. Обер же выполнял все движения ламбады, оставаясь холодным, как айсберг.
