Сопровождаемая Шантой, Кальпана прошла по комнатам, останавливаясь около столиков и полочек, трогая кончиками пальцев статуэтки, подсвечники и абажуры. Глиняные фигурки многочисленных богов она разглядывала особенно долго. Погладила трубку кальяна,
[103]
который любил курить Рам. После смерти мужа к этому кальяну прикасались только для того, чтобы стереть с него пыль. Тяжело вздохнула и направилась в гостиную, великолепную просторную комнату, стены которой были обиты пурпурным щёлком.
Мебель, диваны и кресла, по распоряжению миссис Бхандари обтянули мягчайшей кожей кремового цвета, и украсили, подушками, тоже кожаными, но красными. На журнальном столике стояла статуэтка бенгальского тигра, и на стенах висели ценные гравюры. Кальпана жестом указала собаке её место на ковре, и та тотчас же улеглась. Не зажигая торшера, Кальпана проследовала в свой кабинет, закрыла дверь и дважды повернула ключ в замке. На столе под полотняной салфеткой стояли несколько тарелок, и рядом – сосуд с розовой водой для омывания рук. Неизвестно, слуги или дочери принесли сюда сырный омлет с мятой и ежевечернюю чашку холодного молока, чтобы Кальпана могла подкрепиться ночью, когда работала за столом. Она очень любила яичную лепёшку с базиликом и козьим сыром, с мятой и оливковым маслом, которую в конце трапезы запивала молоком.
Вот и сейчас, Кальпана ощутила грызущий голод – ведь за ужином она почта ничего не съела. После, расправившись с омлетом и молоком, она опять вымыла руки и прилегла на ложе из железного дерева, скрывающееся за старинной ширмой. Под голову положила длинную полосатую подушку, набитую, шелухой кедровых орехов, которую ей привезли из Сибири. Целебная подушка помогала расслабиться и отдохнуть, быстро восстановить силы и развеять тоску. Накинув на ноги расшитое бисером покрывало, Кальпана закрыла глаза и вытянулась, стараясь стать невесомой, почти бесплотной, чтобы выспаться, не засыпая.
На низеньком столике в виде седла слона и в окованном латунью сундуке, в ящиках стола лежали бумаги, разобрать которые Кальпана за сегодняшнюю ночь всё равно не смогла бы. Ткань ширмы была расшита травами, деревьями и цветами, пахла сандалом. И оттого Кальпане чудилось, что она спит где-то в лесу, в гамаке, как любила раньше. Но ей нечасто позволяли так спать, опасаясь ядовитых змей. Здесь змей не было, и ночная тишина, заполняя комнату за комнатой, навевала дрему.
Жаркая пряная темнота, казалось, не пропускала звуки. Она накрыла бурлящий многолюдный город, приглушив на время взволнованное, судорожное движение столицы. Фонарь над, входной дверью выхватывал из темноты кроны деревьев с резными плотными листьями и освещал широкий английский газон, а также часть садовой дорожки. Белая изгородь балкона и первые ступени ведущей вниз лестницы уже терялись во мраке.
Кальпана вспомнила огоньки, мерцающие сейчас над садом. В память врезалось небо, которое сегодня почему-то стало ближе. Казалось, что острые, как иглы, огоньки перешёптываются и смотрят вниз, на Землю, напряжённо и выжидательно. Бескрайний переливающийся шатёр опрокинулся над Новым и Старым Дели, над проспектами и улочками, над храмами и лавками, над крепостями и садами. Над всей Индией, над людьми, спящими в особняках, и лачугах, в тесных комнатах и просто на траве.
Индийцы спали сейчас и ничего не знали, о завтрашнем дне. В любой момент могла свистнуть пуля, мог сверкнуть кинжал, мог грянуть взрыв бомбы и прервать чью-то жизнь. Тех, кто сейчас ворочался в жаркой темноте, тревожила мысль о безрадостных днях и злых ночах. Быть может, овевали их лица прохладой грёзы о чём-то светлом и искупляющем. Ночь была такой же, как другие, и в то же время не похожа на них, и Кальпана чувствовала это, думала, страдала.
Страна, с которой бывшая джайпурская принцесса дышала одним дыханием, жила одной жизнью, раскинулась на север и на юг, на запад и на восток. Она напоминала гигантское сердце, опутанное сосудами рек. Индия лежала, величавая и непознанная почти за семьдесят лет жизни, в ночи, в тишине. Текли последние часы покоя. Потом они перейдут в минуты, в секунды. И, в конце концов, останется последний, решающий миг.
– Ты будешь жить… – прошептала Кальпана, обращаясь к стране, как к тяжело больному человеку. – Мы умрём, но ты будешь жить. Возьми нашу кровь и наберись сил. И мы воскреснем вместе с тобой!..
Громко тикали стенные часы. Густая тьма, затопившая кабинет, казалась плотной, осязаемой. И на большой старинной кровати за ширмой, под богатым покрывалом лежала маленькая женщина, чувствующая себя затерянной в космосе песчинкой. Её мысли путались, обрывались и ускользали, оставляя в мозгу звенящую пустоту.
Почему-то вспоминалась колючая изгородь из терновника и шиповника, окружавшая сад, мимо которой они с Шантой проходили сегодня во время прогулки. Собака боялась колючек и старалась держаться от изгороди подальше, потому что несколько раз весьма, жестоко поплатилась за своё любопытство. И сейчас Кальпана чувствовала себя в ловушке из колючих высоких кустарников, среди которых не было прохода. Раньше она никогда так не боялась смерти. А сейчас тиканье часов раздражало её, и каждый щелчок напоминал о неизбежном.
Кальпана не узнавала себя, сердилась и страдала. В конце концов, встала, босиком подошла к часам и остановила их. Она, привыкшая считать каждую минуту, теперь не желала знать время. Тишина опустилась на комнату, как москитная сетка. Кальпана вернулась за ширму и опять легла.
Раньше миссис Бхандари не раз говорила, и на публику, и приватно, что хотела бы знать день своей кончины. Интересовалась этим с той же простотой и обыденностью, как датой выезда в командировку за рубеж, временем начала званого обеда, или завтрашней погодой, чтобы вволю поработать в саду. Относясь к смерти как к своему одушевлённому врагу, Кальпана не желала дать той застать себя врасплох, когда она не готова.
Кого-то такие слова пугали, кого-то, ещё давно, забавляли. «Случится, когда будет угодно богам. А ты не думай об этом, радуйся жизни», – сказала бабушка Индиры Сварупрани, погладила маленького приёмыша по густым чёрным волосам и ушла на свою половину дома. Покусывая кончик длинной косы, Кальпана сидела на ветке дерева и удивлялась – а почему не думать? Всё равно такой день придёт, раньше или позже, как для всех людей. Будет она насильственной или естественной, мучительной или милосердной, не важно.
Несколько раз мрачная: тень скользила, совсем рядом, но всё же не решалась схватить Кальпану, отступая перед силами добра и правды. Судьба то щадила её, то била. Наказывала даже суровее, чем других, казалась несправедливой и жестокой. Впрочем… Вряд ли Кальпана Бхандари желала для себя какой-то иной доли. Она давно могла отойти от дел, погрузиться в домашние хлопоты, воспитывать теперь уже многочисленных внуков – и никто не упрекнул бы за это почтенную женщину, которой вскоре исполнится шестьдесят семь лет.
Да нет, похоже, не исполнится, если она утром не отменит поездку в Пенджаб и не останется дома. Ведь так просто сказаться больной – и все ей поверят. Никто и мысли не допустит о том, что Кальпана Бхандари могла испугаться. Её считали бесстрашной и даже бессмертной. Во время митингов и даршанов
[104]
просили разрешения дотронуться до Кальпаны и получить немного чудодейственной силы. Люди шептались о том, что, пока жива «принцесса Джайпура», ни с премьер-министром, ни с народом, ни со страной не случится ничего дурного. А она, говорили собравшиеся крестьяне, ремесленники, торговцы, даже чиновники и военные, будет жить вечно, как вечно катится чакра, колесо закона Добродетели, украшающее государственный флаг.
