Но она думала о другом – о предстоящих совсем скоро выборах, после которых многие сегодняшние гости, скорее всего, позабудут дорогу к ней в особняк. Этот пышный приём тоже поставят в укор не одной Кальпане, а всему Конгрессу, несмотря на то, что проводится он на средства семьи, а не за счёт государства. Даже если бы все конгрессисты разом отменили домашние праздники, они всё равно не накормили бы всех голодных и не дали кров всем бездомным. А уж, тем более, не имел возможности сделать это лидер «Джаната парти» Морарджи Десаи, уже видевший себя премьер-министром Индии.
– Итак, господа, итоги почти тридцатилетнего правления Национального Конгресса плачевны, и с этим не будет спорить даже Индира Ганди! Новую программу из двадцати пунктов, десять из которых, ещё от шестьдесят седьмого года, так и остались невыполненными, приняли в чисто популистских целях. Все благие пожелания остаются на бумаге. Ни аграрной реформы, ни помощи бедным крестьянам, ни развития сельских районов ожидать не приходится. Наступил неизбежный тупик в политике Конгресса. И что теперь? Ещё одиннадцать лет назад, едва заняв нынешний пост, которого добивалась со страстью разъярённой тигрицы, Индира-джи позаботилась о том, чтобы опорочить меня. Она заявила, что видит Десаи своим главным политическим противником. Предчувствие не обмануло её!.. Я бросаю вызов королеве!
Глаза его, суженные в довольной усмешке, искрились за стёклами очков от еле сдерживаемого нетерпения. Сухие старческие ладони, привычные крутить прялку перед толпами избирателей, и сейчас тёрлись одна о другую, а перстни блестели в лучах заходящего солнца. Кальпана вспоминала эти его слова и ничуть не удивилась, заметив знакомую фигуру на галерее. Десаи опять улыбался и был похож на доброго дедушку.
– Я рад приветствовать вас хоть сотню раз, Кальпана-джи!
Десаи сделал ей «намастэ»,
[134]
совсем не обращая внимания на крайне непочтительное поведение младшей по возрасту женщины; она лишь слегка кивнула.
– Вы сегодня были непривычно пассивны. Отчего же? Устали? Или поняли, что нельзя отдавать всю себя только одному человеку? Удивительно, вы ведь не склонны к этому! Даже навлекли на себя проклятие брахманов, так как грубо нарушили вековые традиции и не пожелали хранить вечную верность покойному мужу. Да ещё в изобилии носите украшения…
– О, господин Десаи, по сравнению с вами все как один грешники! – Глаза Кальпаны блеснули жизнью. Слёз на ресницах уже не было. – Вы гордитесь тем, что аж двадцать восемь лет не знали женщину, и это достойно уважения. Но только, заметьте, таким святым людям место не в кресле главы правительства, а в пещерах и снегах Гималаев!
– Узнаю ваш острый язычок! – Десаи расхохотался дробно, по-старчески, то и дело покашливая. – Благочестие не мешает человеку постигать тонкости большой политики. Меня высоко ценил покойный Пандит Неру…
– И отправил вас в отставку как опасного демагога, – перебила Кальпана. Сегодня она надела жемчужные украшения в тон светло-серому, переливающемуся, как струи воды, сари. – Пандит Джавахар не раз предостерегал своих друзей, а также Индиру лично, от всяких контактов с вами.
– Я прощаю все ваши грубости на десять лет вперёд, – вздохнул Десаи, ускоряя шаг, чтобы не отстать от Кальпаны. – Ваша партия, в рядах которой я состоял, надавала чересчур много обещаний народу. А он взял и потребовал их выполнения! Но на это способностей и возможностей у дочери великого отца уже не хватило. А люди настырны, голодны и злобны, так ли? Что предпринять? Ввести чрезвычайное положение, чтобы силой оружия заставить сограждан позабыть о насущных потребностях организма! Как ещё советские войска не пригласили – в семьдесят первом ведь это сделали! Они, они выиграли войну с Пакистаном, а не вы! Ну ладно, дело прошлое…
Десаи был весьма раздражён ледяным молчанием Кальпаны. Он хотел в этом разговоре наедине предложить ей сотрудничество, но уже ясно видел, что будет только лишний раз оскорблён, а то и осмеян.
– Как я заметил, проблемы голода всегда были больным местом конгрессистов. Но вы, как обычно, пошли дальше других и навлекли на себя новое проклятие! Прошло несколько лет, но те ваши слова до сих пор с негодованием вспоминают наши с вами братья по вере. Вы предложили резать священных коров, от которых всё равно никакого проку, и кормить их мясом бездомных бродяг! Камень, запущенный в вашу голову на митинге в Мадрасе, лишь чудом не вышиб вам мозг. А, между прочим, эта история снова всплывает в прессе и на даршанах…
Десаи говорил всё громче, стараясь заставить Кальпану остановиться и хоть что-то ответить. Но она шла к своей машине – точно так же, как Индира, лёгким, почти летящим шагом, как будто не ступала по земле, а скользила в воздухе.
– Народу очень не нравится пренебрежение его религиозными чувствами. Такие слова больше пристали коммунистам, с вожаком которых вы вместе пьёте чай!..
– Господин Десаи, вам очень выгодно именно сейчас напомнить людям о моём весьма неосторожном шаге, продиктованном исключительно желанием спасти умирающих от голода. Признаюсь, что поступила неверно, решив пренебречь вековыми традициями Индии. Но цель была благородной.
Кальпане пришлось всё-таки остановиться и продолжить разговор. В противном случае неуважение к старику могло сослужить плохую службу не только ей, но и Индире, и всей партии. Возможно, Морарджи как раз этого и добивался.
– Но, в то же время, вы прекрасно понимаете, что голод и безработицу ликвидировать за эти годы было нереально. Я не снимаю вины с руководства Конгресса, но наводнения, засухи и прочие стихийные бедствия ему неподвластны. На протяжении столетий копились проблемы страны, а мы должны каким-то невероятным, волшебным образом разрешить их за тридцать лет! Мы не умеем колдовать, Морарджи! Мы – люди, а не маги и не боги. Пройдёт совсем немного времени, и ваши нынешние избиратели убедятся, что и вы не обладаете сверхъестественной силой. Не можете из воздуха добыть для них кров и пишу.
Кальпана видела, что старик уже не улыбается, а смотрит на неё колючими, злыми глазами. Высохшие его губы скривились в зловещей, какой-то змеиной усмешке.
– Вы не задержитесь на посту премьер-министра, даже если и займёте его после этих выборов. Сейчас для наших противников главное – отстранить от власти Конгресс, лично Индиру Ганди. А там, заменив её вами, промежуточной, номинальной фигурой, постараться закрепить свой успех. И от того, удастся ли им проделать это до тех пор, как настроения в народе изменятся, зависит, кто победит – мы или вы, вернее, ваши хозяева. Только не нужно уверять меня, что вы – самостоятельная величина. Партия ваша – лишь сборище выброшенных из других течений неудачливых искателей славы. И я, со своей стороны, сделаю всё, чтобы Конгресс вернулся к власти, если потеряет её сейчас. И никогда, слышите, никогда, ни при каких обстоятельствах не предам Индиру, даже если мне придётся из-за этого умереть. Моя жизнь принадлежит ей как дочери и внучке тех, кто единственный дал мне приют после того, как меня едва не сожгли заживо на погребальном костре мужа. От меня, десятилетней девочки, все шарахались, как от зачумлённой. И только семья Неру не испугалась принять меня, потому что эти люди всегда осуждали ранние браки и варварские обряды. Больше я вам ничего сказать не могу, господин Десаи. Мне нужно срочно уехать домой, с вашего позволения!
