В его обществе и под его опекой Линкс мог чувствовать себя даже более спокойно, чем если бы охрану несли морские пехотинцы. Впрочем, столь грозного конвоя ему в Индии при Морарджи Десаи вовсе не требовалось. Грант заправлял в группе из десяти таких же, как он сам, евразийцев, которые все втайне мечтали переехать на жительство в Америку или в Англию. Иотому беспрекословно исполняли любой приказ сахибов, стремясь заслужить их расположение и получить протекцию.
Евразийцы в большинстве своём были черноволосыми и смуглыми; может быть, чуть выше ростом, чем индийцы. При необходимости они могли смешаться с толпой, не привлекая к себе внимания, непринуждённо объясняться на хинди, урду и прочих наречиях полуострова Индостан, выполняя разнообразные поручения Файнса и Бейкера. А поручений этих с каждым днём становилось всё больше.
Ребята Гранта казались куда более надменными и агрессивными, чем коренные британцы, тоже не питавшие к населению бывшей колонии никаких тёплых чувств. Но сахибам не требовалось доказывать своё право называться белыми. А евразийцы постоянно чувствовали свою неполноценность в глазах почитаемых ими представителей цивилизованного мира, и потому изо всех сил пытались как следует отличиться. Все без исключения евразийцы мечтали о возвращении сахибов в том или ином качестве, ибо свято верили, что займут при них особое, куда более высокое положение, чем при Неру и его дочери.
В коттедже, больше похожем на бунгало,
[153]
Файнс с помощью прислуги навёл свой порядок. Он приказал вывезти всю находившуюся там мебель, не говоря уже о светильниках и статуэтках. После этого вместе с Бейкером внимательно изучил новое жилище на предмет наличия прослушивающей аппаратуры. Убедившись, что «жучки» в перекрытия не насовали, философ отправил Гранта и его ребят на поиски новой, заведомо «чистой» мебели.
Оформление своего временного жилища философ одним мужчинам доверить не мог и потому приставил к ним двух очаровательных блондинок, англичанку и американку, которые входили в их с Бейкером группу. Дамы немедленно накупили всякой всячины и довольно-таки мило обустроили холостяцкий быт своего босса. Например, Кэйт и Джил приобрели старинные ширмы, разрисованные всевозможными экзотическими узорами светильники, шкаф и кровать из чёрного дерева, а также несколько прекрасных статуэток, скорее всего, здешних богов и богинь. Сами они почему-то предпочли спать в гамаках, через стену от босса; он не возражал.
Ни о каких, любовных отношениях между философом и его дамами не могло быть и речи. Во-первых, у резидента просто не оставалось времени на занятия, не относящиеся к цели его визита в Индию. Во-вторых, нужно было или спать с обеими сразу или не спать ни с кем из них, чтобы не возбуждать ревность, а, следовательно, ненависть у отвергнутой женщины.
Удерживаться от искушений было просто, потому что сорокалетняя, худая, суровая Кэйт, обесцвеченные волосы которой свисали вдоль щек сосульками, могла вызывать какие угодно эмоции, но только не желание переспать с ней. Джил, круглолицая девушка в самом соку, уродившись шатенкой, не пожелала ею оставаться. Теперь её залихватская причёска походила то ли на мочалку, то ли на верёвочную швабру. Эта, пожалуй, могла бы заинтересовать Файнса бессонной ночью, но ему не хотелось оскорблять Кэйт, подчёркивая её непривлекательность.
Помимо всего прочего, Кэйт Хейман давно работала вместе с Линксом, отличилась во Вьетнаме и в Чили четыре с лишним года назад. И, в довершение всего, она уже много лет окружала резидента трогательной, прямо-таки материнской заботой – готовила ему пищу, стирала бельё, по мере сил создавала уют там, куда забрасывала их судьба. И здесь, в Дели, Кэйт всё время хлопотала по хозяйству, чем очень радовала Джил.
Та, с общего согласия, взяла на себя охранные функции – во внутреннем кольце. Правда, это кольцо из одной неё и состояло. Бывало, к девушке присоединялся Трейси Грант. Все остальные евразийцы охраняли покой босса снаружи, и делали это весьма профессионально. Во всяком случае, за те недели, что философ Файнс прожил в бунгало, его никто не потревожил.
Вчера Кэйт приобрела по случаю великолепный комод из дерева грецкого ореха, инкрустированного морским перламутром и камнем различных оттенков. Рама установленного на комоде зеркала была отделана в том же стиле. Проверив приобретённую вещь на наличие нежелательных включений и убедившись в их отсутствии, Файнс высказал своё восхищение вкусом Кэйт и её умением приобретать баснословно дорогие вещи за малые деньги. В ответ он получил благодарную и смущённую улыбку.
Босс между делом отметил, что от этой сухопарой стыдливей горничной никак нельзя ожидать ни выстрела, ни укола отравленной иглой. А, тем не менее, Кэйт Хейман, имевшая уже давно позывной «Сколопендра»,
[154]
была мастерица устраивать подобные каверзы. Джиллиан Уэбстер, носившая незамысловатую кличку «Гусёнок», особенно не изощрялась и валила противника на землю мощным ударом ноги в кадык.
Весь предыдущий день, вернее те часы, когда февральское солнце пекло особенно яростно, Стенли Файнс проспал за ширмой на антикварной кровати. Потом встал, принял ванну, со стыдом и раскаянием пропустив обязательную зарядку. Потом получил от Кэйт великолепный обед – зелёный салат с креветками, пряный суп, рыбу с овощами и морковный пудинг. В очередной раз, выслушав похвалы босса и зардевшись от гордости, Кэйт принесла ему холодный чай со льдом, мёдом и лимоном, после чего на цыпочках удалилась. Стенли Файнс остался один.
Неторопливо переодеваясь в лёгкий светлый костюм, он внимательно рассматривал висящие на стенах сине-белые китайские тарелки, также привезённые Кэйт из ближайшей к дому лавки старьевщика. Думал о том, как много можно выручить за них на родине. Поистине индийцы не знают подлинной цены вещей. Впрочем, они и свою-то собственную жизнь ни во что не ставят, справедливо полагая, что впереди ждёт много воплощений, и всё упущенное сейчас ещё удастся наверстать.
Попробовав привязать перед новым зеркалом галстук и отказавшись от этой затеи из-за невыносимой духоты, Файнс про себя отметил, что наконец-то понял, почему в Индии не едят мясо. О своём обожаемым стейке из австралийской мраморной говядины или о жарком со свининой он сейчас не мог вспоминать без отвращения. В здешнем климате мясо становилось ядом, и они с Бейкером могли позволить себе лишь «тандуричикен» – изысканное блюдо из цыплят, да и то поздно вечером или ночью. В светлое время суток хотелось только пить, а кусок лез из горла.
Покончив с одеванием и туалетом, философ погасил свет в своей комнате. Через опущенные москитные сетки в бунгало вползала жаркая, непроглядная, влажная и пряная, как недавно съеденный суп, темнота, Файнс вышел в соседнее помещение, где висели гамаки. Там была одна Кэйт. При появлении босса она вскочила и издалека скользящим движением перекрестила его. Резидент отметил, что глаза «Сколопендры» засветились в искреннем религиозном экстазе.
