Мы должны установить, куда свернёт «Газель» на ночь. Или они и дальше будут кататься? Тихий ужас! Только что хотела блевать, а сейчас быка бы сожрала! Поспать бы, а там хоть пятьсот километров проехать… Нельзя, иначе всё псу под хвост! Дрон расстроится, и Ваня тоже. Хороший мальчик. Надо его познакомить… С кем? У него большая семья. Мать не отпустит…
А потом я увидела перед собой лицо Эммы Теобальдовны. Оно морщинистое, как печёное яблоко. Зато консьержка пользуется отличной косметикой. Правильно, я обещала отдать парики. Когда только поселилась в этом доме, то в пати-руме, на первом этаже, справляли её день рождения. Я тогда ещё удивилась – ну и волосы у бабули! Чёрные, блестящие, в высокой причёске. А оказался парик плюс шиньон. И в жизни Эмма была заурядной шатенкой.
А какое красивое панно на стене, сразу при входе! Оно нарисовано на воздухе или на стене холла? У нас такой симпатичный дом! Роспись, зеркала, живые цветы. На панно – морской пейзаж с чайками и дельфинами. А на юге, прямо над городом, висит очаровательный растущий месяц…
– Мать, ты что, сознание потеряла?! – заорала Лёлька, с трудом выравнивая «Форд». – Днём бы точно в лепёшку… Я на такое не подписывалась!
– Прости, умоляю! Спасибо тебе… – Я была готова тут же застрелиться от позора. – Весь день на ногах. Утром ещё в пробках настоялась. Ты же понимаешь…
– Только потому и прощаю. – Лёлька говора уже тише. – В декрет тебе надо идти, вот что.
– Рано в декрет, – пробормотала я, кусая губы до крови.
– Тогда на другую работу. Всё, съезжай на Энгельса! – Лёлька опять вскинула бинокль. – К «Парнасу» едут…
Родное слово вдохнуло в меня силы. Значит, дом совсем рядом. Скорее всего, в промзоне у них склад. Там могут хранить оружие. По-любому надо бы проверить. А нам с Лёлькой дальше не просочиться. Да и опасно это…
– А зачем париться? – Лелька тоже зевнула. И я вспомнила, что подруга после трудной смены, и тоже хочет спать. Но ведь не вырубается посреди Кольцевой! Папа, прости, я тебя недостойна! – Вполне достаточно того, что мы имеем. Пусть мужики дальше думают. Я тоже не Терминатор.
Мы проводили «Газель» до ворот, за которыми она исчезла. Рванули дальше по проспекту Энгельса, который вёл сразу к двум моим домам – бывшему и нынешнему.
– Тьфу ты, козлина! – сквозь зубы ругнулась я, когда какой-то тип едва не угодил нам под колёса.
Скорее всего, из мрака внезапно возник рабочий, идущий со смены. Вон, ещё их несколько топает к метро. Бояться никого не нужно. Наверное, с завода «Пепси». Он расположен тоже на «Парнасе», на 5-м Верхнем проезде.
– Повесить бы тебе на нижний бюст пару катафотов!
– Мать, не психуй, – лениво попросила Лёлька. – Ты как, соображаешь ещё?
– Пунктирно, – призналась я. – Но с пьяным водилой дорога короче. Вон, уже мой домина!
– Уж вижу. – Лёлька потянулась, зевнула в кулак. – Сейчас поднимемся к тебе, Дрону отзвонимся. А то этот трудоголик всю ночь спать не будет.
– Лёль, ночуешь у меня! – Я говорила тоном, не допускающим возражений. – Хорошо, что я днём в «Ашан» завернула.
– Естественно. – Лёлька опять прикрыла рот рукой с биноклем. – Думаешь, я в Зелик пешком пойду?
– Ха-ха-ха! – На меня вдруг напало несусветное веселье. Видно, близко просвистела сегодня моя пуля, и Лёлька её отвела.
Вспомнилась прошлая осень в Москве, старый дом у Китай-города. И моя подружка в снаряжении промышленного альпиниста, уже после травмы, фотографирует через окно меня в компании известного политика. Он слишком любил креститься перед публикой, клеймить на камеру развратников, воров и изменников Родины. А с девчонками встречался только в надёжных местах. Там не стояли «жучки» и не шлялись посторонние лица. Трудно было ожидать, что беда влетит в окно пятого этажа. Там потолки высоченные, так что получается высота, как в «хрущёвке» на седьмом.
В положенное время ему предъявили снимки, которые должны были вскоре появиться в Сети и в таблоидах. В этом случае карьера политика была бы навсегда похоронена. Чтобы предотвратить конфуз, он выполнил одно деликатное поручение. Рассказал об оффшорных счетах тех лиц, которые по должности не имели права заниматься бизнесом. И тем более – за границей. Формально фирмы регистрировались на бывших жён этих политиков. Разводы, как правило, были фиктивными.
Этот же господин стоял и за многими однодневками с крошечным уставным капиталом – как у многих «грязнобогатых». На счетах лежали суммы, которые он не заработал бы и за тысячу лет. Ерухимовичу очень хотелось выяснить, когда и за что получены эти «златые горы». Патриот, кстати, даже вино называл по-испански – риоха…
– Мать, ты сейчас в собственное парадное въедешь! – предупредила Лёльке. – Об этом хочу тебя попросить. Завтра, по утрянке, отвези меня в Зелик. Неохота после всего по маршруткам мотаться.
– Могла бы не просить! – Я с наслаждением стянула парик, который едва не превратил меня в манкурта. Лёлька последовала моему примеру. И обе мы почувствовали себя значительно лучше. – Сейчас отдадим всё это консьержке.
– А не поздно? – засомневалась Лёлька. – Может, завтра отдашь?
– Да нет, Эмма Теобальдовна поздно ложится. Она «сова». Почти до утра телик на ресепшене смотрит…
Тетрадь седьмая
Глава 18
6 мая (вечер). Вчера мы с Владом Брагиным вернулись из Белоруссии. Ездили на праздники к его родителям. На этом настоял дядя. Вернее, по-генеральски приказал мне отдыхать. Скорее всего, Лёлька проболталась про случай на Кольцевой. Но о самом главном дядя, вроде бы, не догадывался.
Отправив наших мужиков на Свислочь, на рыбалку, мы с Анастасией Брагиной устроили девичник. Мать Влада испекла потрясающий грушевый пирог, а я приготовила плов с черносливом и курицей. Меня научила этому делу племянница «папика» Ясмина Шаихова, когда приезжала в гости.
Мы долго сидели вдвоём, раскрывая друг другу сердца. Правда, не пили при этом ни капли. Анастасия боялась, что мужчины примут лишнее и натворят бед. Так случилось с двумя её старшими сыновьями. Я успокаивала несчастную женщину, доказывала, что ничего худого не случится. И под конец, немного успокоившись, хозяйка рассказала мне историю семьи своего мужа. А, значит, и предков Влада.
Вроде, я уже писала о том, что самый старший сын в этой семье, Роман Романович, отбывал «десяточку» за «мокруху». Как обычно, виной всему оказалась дедовщина в армии. Парень служил в России. Но я подробности выспрашивать не стала – постеснялась. Один брат Влада топтал зону, другой разбился насмерть в аварии. Но это – далеко не все злоключения, случившиеся с родственниками моего друга.
Началось с того, что бабушку Влада, то есть мать Романа Григорьевича, пригуляли в оккупации от немца. Отец Нины Петровны Тягнирядно был из вермахта, и звали его Петер Хольцмюллер. Причём это было не принуждение, а вполне полюбовная связь. Конечно, и консервы из пайка этого ефрейтора имели значение – а как иначе? Как бы там ни было, но та молодуха потеряла мужа в первые дни войны. И потому была просто обязана ненавидеть оккупантов. А она, как минимум, не устояла. Немец был очень красивый – белокурый, синеглазый. Как я поняла, вылитый Влад.
