Всё это происходило в деревне, на берегу реки Пины. Когда вернулись русские, беременная от немца вдова перебралась в город, где ничего не знали о преступной связи. Наврала, что её изнасиловали. К себе домой больше не вернулась. Работала то уборщицей, то санитаркой, то дворником.
А дочка Нина окончила техникум лёгкой промышленности, распределилась на прядильно-ткацкое производственное объединение. На Смоленщине познакомилась с Григорием Брагиным. Вышла за него замуж, поселилась в городке Велиже. Брагины тоже были белорусами, но осели на Смоленщине ещё при царе Горохе.
Нина поступила на льнообрабатывающую фабрику. Григорий работал на мебельной. Поначалу ходил в передовиках, потом спился, потерял место. Перебивался то ночным сторожем, то мелкими приработками на пристани. И всё это время зверски избивал жену, которая, по сути, и волокла на себя подсобное хозяйство. От работы на фабрике её тоже никто не освобождал.
Детям – Ромке и Варьке – тоже доставалось, пока были маленькие. Нина Петровна по своей воле не сделала ни одного аборта. Все выкидыши обеспечил ей муж, когда бил ногами в живот. Орал, что у него погибли отец с дядьями, а он должен с фашистскими выродками в одном доме жить.
Бабушке Влада был только сорок один год, когда она отмучилась. Роман к тому времени только вернулся из армии. Григорий Зенонович погиб в 1994 году, при пожаре в психоневрологическом интернате – единственный из всех пациентов. Туда его поместила дочь Варвара. Сын Роман вообще старался с батей не встречаться, чтобы ненароком его не придушить.
Анастасия поведала мне всё это и вдруг спросила:
– И когда же у вас маленький будет?
Я застыла с раскрытым ртом и бессознательно провела рукой по животу, стянутому корсетом. Потом взглянула в зеркало. Моя фигура ничуть не изменилась. Макияж блистал первозданной свежестью.
– Откуда вы… Неужели заметно? – Я выглядела, наверное, крайне глупо.
– Я пятерых родила, Марианночка. Опыт большой. – Огромные карие глаза Анастасии смотрели на меня ласково и печально. – Теперь, правда, четверо осталось.
– По срокам – в ноябре. А когда в реальности, видно будет. Только вы, умоляю, мужчинам не говорите! Не их это дело. Обещаете?
– А зачем мужчинам знать? Владик вот расстроится. Он вас очень любит, жениться хочет.
В меня будто молния ударила. Вот это тихоня! И не в том дело, что я старше его на три года. Просто мужа своего я представляла совершенно не таким. А Влад ещё и ревнует, дурачок…
– Он у вас хороший парень, правильный. Порядочную невесту должен найти. Куда я ему?
– Но я не слышала, чтобы вы вышли замуж, – тихо произнесла Анастасия. Конечно, ей было обидно за сына.
– Я стараюсь свои ошибки не повторять. Один раз побыла – и привет! Ребёнок будет только мой. Старшего делили – чуть не перегрызлись. Пришлось оставлять его отцу. Всё равно обещал украсть. На Востоке вообще-то так и положено. У него целая банда дружков – ну их! А Владик мне как брат…
– Это самые страшные слова для него. Но и насильно мил не будешь. Он – мальчик разумный. Со временем всё поймёт. Но пока пусть живёт своей любовью. Так ему легче.
В Белоруссии мне понравилось безумно. Как будто попала в Европу. Или хотя бы в бывшую Прибалтику. Но там люди чужие, со своими обычаями и верой. А белорусы – вроде как один народ с нами, и церкви такие же. А вот, оказывается, не совсем. Без всякой нефти живут прилично, потому что умеют работать. Беленькие домики с красными крышами, ухоженные поля и сады, бурлящие жизнью деревни.
И очень красивые люди – настоящие славяне. Что ни девушка, то сказка. Сразу видно, что татаро-монголы сюда не дошли. А коровы – как в Эстонии, если не лучше. И так зелено, так уютно кругом! Я балдела от запаха черёмухи, от аромата свежего хлеба. И, между прочим, там меня ни разу не затошнило.
А ведь ездили мы много – до самой польской границы. Я всё время вспоминала Старика, потому что люди здесь говорили с тем же диалектом. Вот, значит, где он вырос! Перед отъездом просил нас побывать на могиле его матери. Вообще-то в ней похоронены все восемь партизан. Стало быть, братская. Мы с Владом и его отцом Романом Григорьевичем положили венок, постояли у обелиска со звездой. Отчим Геннадия хотел упокоиться здесь же, но его волю не исполнили. Довезли только до Мозыря и похоронили рядом с родителями.
Город Пинск, конечно, очаровательное место. Ночевали мы в гостинице «Припять», а днём бродили по кафешкам и ресторанам. Делали селфи у рек Пины и Припяти. Слушали экскурсии – в основном, про войну. А когда речь зашла о том, что Пинщина прославилась ещё и партизанами, я заметила, как смутился отец Влада. Он-то всё знал о происхождении своей матери. А с Владом, похоже, не поделился. Кстати, его бабушку хотел за связь с немцем убить брат-подросток. Но не успел, потому что сам погиб.
А вот Брестская крепость меня сильно разочаровала. Я вообразила себе что-то высоченные, с башнями, с толстыми стенами, цепями и мостами. Тем более что основана крепость аж в 1842 году. И много чего там случилось за это время. И обороняли её от немцев дважды – за два года. В тридцать девятом там засели поляки, которые отбивались и от Гудериана, и от советских войск. А уж потом случилась знаменитая оборона сорок первого, когда роли несколько поменялись. Немцы по-прежнему наступали, а вот отбивалась уже Красная Армия…
Так вот, всё оказалось куда скромнее. Хоть и пробрал мороз по коже от надписей на стенах, от звуков боя, от курантов и голоса Левитана, я вышла из Холмских ворот со странным чувством разочарования. Плохо понимала, почему крепость так долго не могли взять. Роман Григорьевич пояснил, что дело тут в подземных коммуникациях. А отец Влада – копия воин с площади церемониалов. Как будто он позировал скульптору, изваявшему памятник. Мы втроём долго гуляли по Советской улице – местному Арбату. С интересом наблюдали за тем, как зажигаются фонари.
Но особое впечатление произвела на меня Беловежская пуща. Я знала о её недоброй славе. Была крохотная, когда там развалили Советский Союз. По крайней мере, так говорил дядя. Он очень жалел свою Родину, стоявшую вровень с Америкой. А предали её правители и народы – за иудину похлёбку. Того же мнения придерживались и Ерухимович с Петренко. Все они были уверены, что «чёртову троицу» надо было без суда поставить к стенке. А ведь многие из тех, кто бьётся сейчас в падучей от своего патриотизма, тогда поддержали развал.
Со всего пути я посылала дяде фотки. Из-за этого по приезде ничего рассказывать не пришлось. Пуща – самый большой лес в Европе. И деревья там очень старые – им по 300–400 лет. Есть даже дуб, которому 600. А ещё нам показали дерево, куда ходят в паломничество. В нём есть дупло, пройдя через которое можно излечиться от всех болезней. Роман Григорьевич посмеялся, но всё равно устроил так, чтобы мы прошли. Признаюсь, что мне действительно стало легче. Как будто с каждого плеча свалилось по громадному камню. В этом волшебном месте есть дуб и берёза, сросшиеся в одно дерево.
А зубры – полный атас! Они такие огромные, что можно испугаться. В холке могут быть два метра. Рога полумесяцем, борода – ну вылитые черти. Только весом больше тонны. Смотрят задумчиво, даже жалобно – вот-вот заплачут. А сами чёрные, лохматые – никакой шубы не надо. И носы у них блестящие, кожаные. Надо будет Лёльку сюда привезти – ей понравится.
