Задание мы выполнили, перед Буссовым отчитались. Влад уехал к себе в Медведково. Приглашал и меня, но пришлось отказаться. Там одна комната, да ещё живёт какой-то парень. Сидя на бережку, я лениво прикидывала, у кого можно остановиться.
А потом вспомнила о Чарне Моисеевне Рейнштейн. Она была моим тренером по восточным единоборствам и землячкой Ерухимовича. Дети росли вместе. Во время войны попали в один интернат. Чарна была немного моложе Геннадия, но постоянно лезла в мальчишеские игры. Говорила, что и в спецслужбы пошла из-за него.
Дед Чарны был кустарь-кожевник. Отец погиб на войне, и девочка его не запомнила. Ерухимович стал первой любовью юной Чарны. Имя «Генка» она научилась говорить раньше, чем слово «мама». Но замуж вышла за другого. Теперь в её жизни был уже третий супруг. А вот детей не получилось, и Чарна очень из-за этого переживала.
Может, я и не решилась бы без звонка явиться к ней, но на душе было очень гадко. Душа просила исповеди, разрядки. Пока сидела на пляже, переговорила по «трубе» с Лёлькой Озирской. Как мы и предполагали, всех ЧОПовцев отпустили. У них нашлись влиятельные защитники. Я уж не говорю о свояках – на них и ветру пахнуть не дали.
Пошла волна и в прессе. Наших противников не только пытались отмазать, но ещё выставляли героями. Действия, предпринятые в Питере против людей Глинникова, называли проплаченными Госдепом США в интересах западной пропаганды. Якобы бизнесменов, оказывающих помощь Новороссии, объявили бандитами. Хотели подвести под санкции и под арест, начать розыск через Интерпол. Невинных людей назвали наркоторговцами, контрабандистами и прочими нехорошими словами. Оружие в детский сад, конечно же, подкинули. И вообще, повесили на патриотов чужие грехи.
Всё это случилось вчера. Я впала в глубокий депресняк. Уехала на Рублёвку, где царил глубокий траур. Лежала в постели, слушала через наушники с плейера композиции Леонарда Коэна и Джона Кэша. Раньше грустная, красивая музыка омывала душу, помогала справиться с хандрой. Но сейчас хотелось ещё чего-то.
Случилось чудо, и Чарна вдруг позвонила сама. О том, что я в столице, ей сообщил Старик.
– Как дела, Марианна? – бодро спросила она. – Почему такой голос вялый? Как жизнь?
– Да ничего, Чарна Моисеевна, живу в достатке. То есть всё уже достало.
– Приезжайте немедленно! – скомандовала она, заразившись моей тоской. Я поняла, что спорить бесполезно. Признаться, не очень-то мне и хотелось спорить.
Теперь у меня появилась ещё одна отрада. Гуляя по Москве, я заходила в детские магазины, присматривала вещички в голубых тонах. Белорусские валенки спрятала подальше – чтобы ненароком не увидели гости. Собиралась пойти к юристу и узнать, положен ли мне маткап – ведь Маамуна-младшего я практически не воспитывала. Представляла, как выйду с коляской на улицу – пусть все завидуют! Мне ведь часто каркали, что после таких загулов детей больше не будет.
Чарна жила неподалёку от станции метро «Славянский бульвар». Меня она встретила одновременно радостно и тревожно. Приготовила свой фирменный «Суп пити» – с бараниной, горохом и картошкой. Сварила томлёную кашу с тыквой и мёдом. Она специально выбирала такие блюда, которые готовятся сами – как в русской печке. Чарне всё время было некогда. Но, в то же время, хотелось вкусно накормить мужа и гостей.
Выйдя за армянина, Чарна быстро освоила «визитную карточку» их кухни. Это был острый суп со свежей зеленью, перчиком, чесноком и хмели-сунели. В духовке у Чарны постоянно что-то поспевало. Даже когда муж уезжал к себе в Гюмри, она всё равно держала глиняные горячие горшочки. Мало ли, кого занесёт случайным ветром…
Пока я ела, причём с отменным аппетитом, Чарна рассказывала, как они с мужем провели майские праздники. Ездили в Кинешму, где недавно приобрели дом.
– Вы не представляете, Марианна, какие там теперь великолепные дороги! Почти автобаны. Я была в шоке! И газоны рядом аккуратно подстрижены. Могут же и у нас нормально всё делать, когда захотят! Погодите, я подарю вам шуйское мыло. Купила себе целую коробку. Я знаю, что вы избалованы. Но это что-то особенное! Если понравится, привезу ещё. Сразу приглашаю вас в гости. Можем ехать вместе – на нашем «Ниссане». Вы знаете, что я люблю кататься с ветерком. Только внедорожник, никаких поездов! Сколько уже сменила их… Продаю старый, покупаю новый. И муж такой же сумасшедший. А ведь нам за семьдесят! Так и сгинем когда-нибудь на дороге. Этот раз едва не нарвались. Я одному амбалу замечание сделала. Он на шикарный газон бросил пивную банку и полиэтиленовый мешок. Да ещё и плюнул! Я заставила всё убрать. Он якобы сделал мне одолжение. Потом сел в свою машину и обрызгал нас из лужи, дурак! Неужели самому не хочется, чтобы красиво было? Будто не его страна. «О, свобода, у тебя капризный климат! Ты наступишь, а тебя не примут!» – пропела Чарна. – Гадить на газоны – это не свобода…
– Повезло ему, что уехать успел, – хмыкнула я, разомлев от блаженной сытости. – А то бы вы ему класс показали. Всё еще занимаетесь кикбоксингом?
– А как же! Макияж, красивые платья, дзюдо, кикбоксинг – это же прекрасно, Марианна! Запомните на будущее – у вас ещё многое впереди. Ни в коем случае нельзя превращаться в развалину – это страшно. А вы как, тренируетесь? Смотрите, не ленитесь, а то утратите навыки…
Я промямлила что-то неопределённое. Инессе и Анастасии я во всём призналась сразу, а вот Чарну стеснялась. Наверное, потому, что она не была матерью и смотрела на всё это иначе. Тонкая, лёгкая, в коричневом кружевном платье на плотной прокладке, с цветочными узорами, сама по себе создавала атмосферу праздника. Её рыжие волосы полыхали пламенем под светом люстры.
Совсем не красивое лицо, пёстрое от веснушек, как яичко перепёлки, было вдохновенно и привлекательно. Чёрные лакированные лодочки на каблуках делали Чарну выше и моложе. И я уже твёрдо знала, что хозяйка не отпустит гостью без культурной программы. Чарне до всего было дело. Для неё не существовало чужих проблем. И за каждую она переживала так, будто от решения зависела вся жизнь. Прямо-таки огонь в глазах и слёзы на ресницах от того, что мир несовершенен.
– Марьяна, вы себе вообразите! Во что превратилось наше телевидение? Одна пошлятина кругом. А настоящее искусство презрительно называется «духовкой». И этак, отмашечкой, его отправляют на канал «Культура» – как в помойку…
Об этом мы говорили в прошлый раз, за кофе. Сегодня же Чарна бегала из угла в угол по гостиной, то и дело сжимая сухонькие кулачки.
– Представляете, мент Стаховцев в девяносто первом году получил расстрел – совершенно заслуженно. Но через два года Ельцин заменил ему «вышку» на пожизненное, хоть тогда ещё казнили. Борис Николаевич же добрый был, правда? Особенно в отношении убийц и насильников. А вот теперь сообщили, что Стаховцев на волю просится. Ему уже семьдесят, так что может прокатить. Его, гада, на воле до сих пор ждут. Нормальным людям так не везёт. Вот уж верно говорят: «Бог любит грешников»…
Обложив Стаховцева отборным матом, Чарна Моисеевна перешла к эпизоду с арестованными в Цюрихе футбольными чиновниками. Они с мужем были страстными болельщиками, и теперь не понимали, как жить дальше. Во время чемпионатов мира и Европы Чарна с Паэруем просто выпадали из социума. Потом они долго приходили в себя, с трудом возвращаясь к обычной жизни.
