Паша со знаменитой фамилией Грибоедов, для нас просто гриб, недавно «откинулся от хозяина» – то есть вернулся зоны. Сидел как раз за ДТП с человеческими жертвами, совершённое аккурат на мотоцикле. Сам он рассекал на модном в те годы «Судзуки-600»., а мне отдал свой старый мотоцикл. Вернее, я могла брать его в любой момент – покататься. Я, конечно, не уверена, что точно помню марку «машины» Гриба. Может, на таком он гонял несколько позже – не суть.
Нельзя сказать, что нас не жаловались жильцы. Заявы сыпались в ментовку, как сухие клопы с потолка. Ябед мы вычисляли и безжалостно им мстили. Нет, не били, и, тем более, не убивали! Никому не хотелось «чалиться» из-за вредных старух. Мы просто оставляли у их дверей кучки какашек под газетками. И бабки сослепу непременно на них наступали.
Кроме того, мы заливали строительной пеной замочные скважины. Подсовывали камешки под двери – чтобы те не открывались. Бывало, связывали ручки дверей, расположенных напротив. Разом туда звонили и покатывались от хохота.
Меня и других девчонок, входивших в банду, называли «пьяными бантиками». Выражение пошло с выпускного праздника «Алые паруса». Если по справедливости, то всё так и было. Мы квасили прямо во дворе, обещая мочкануть тех, кто позовёт ментов. Но, как я уже говорила, дальше слов дело не шло, и мы оставались на свободе.
А вот после я едва не загремела всерьёз. Спас только юный возраст. Самая старшая из нас. Леся Москаленко, поехала в детскую колонию. Нас с Ветой Сияниной и Сонькой Мороз отдали на поруки. Девчонок – их шнуркам, меня – дяде Севе. Мы, конечно, немного побздели, но зато потом очень гордились. Про нас тогда даже в газетах написали.
Суть в том, что Леськин крендель, Ромка Летуар, изменил ей с латышкой Ротой Паздере. Он вообще всегда задавался и хвастался своим французским происхождением. Леська на это велась и – ведь гламур! Хай лайф, сладкая жизнь! Прощала Ромке всё – даже побои. А тут у Леськи просто поехала крыша.
Она махала «пером» и на весь двор орала, что порежет латышку в лапшу. Правда, Рота жила в Риге, вернее, в предместье, в особняке. У нас она вообще не появлялась. Летуары тоже обитали в коттедже у Суздальских озёр и были ровней латышам. А Леська просто места своего не знала. Конечно, это я теперь так думаю, а тогда загорелась ей помочь.
Леська сказала, что у них на Украине пользуются верным приворотом. Но для колдовства требуются кости некрещеного младенца. Она якобы знает могилу на Северном кладбище, где похоронен новорождённый мальчик. Его бабушка якобы горевала, что внука не успели окрестить. Ну, взяли мы лопаты в сарае у Соньки Мороз – она там недалеко жила. Мы дома сказали, что будем у Соньки ночевать. Никто ничего и не заподозрил.
Драйв, конечно, получился клёвый. Ветка с Сонькой боялись, зато я и Леська оторвались по полной программе. Настоящая готика – ночь, могилы, замирание сердца. В основном, мы с Леськой и копали, а Ветка с Сонькой стояли на стрёме. Младенец оказался в маленьком гробу, который мы не успели открыть. Леська хотела добыть кости позвоночника, чтобы сжечь их в Шуваловском парке.
Нас поймал сторож, привлечённый вознёй, хихиканьем и шорохом лопат. Мы с Леськой убежали бы, а эти тюхи попались, всё рассказали. Нас тоже приперли – пришлось колоться. Вообще-то кололась Леська – совершенно в наглую. И не раскаялась нисколько. Я заявила, что просто хотела помочь подруге. Ветку и Соньку сперва выдрали, а потом потащили отчитывать в церковь. Ребёнка снова закопали, как положено.
Меня не били, даже особенно не ругали. Понимали, что уже поздно пить боржоми. Я осталась без подружек, которые боялись теперь пукнуть лишний раз. И потому решила наконец-то стать женщиной. Помог мне в этом Маамун Абдул Халид аль-Мехбади.
Я уже вспоминала про павильон «Шаверма» на «Просвете». Сначала это был просто ларёк. Со временем палестинцы расширили бизнес. Сперва там заправлял толстяк по имени Салех. Потом пригласил к себе родственника. Маамуна как раз отчислили за неуспеваемость из какого-то российского ВУЗа. А раньше он был боксёром. Это оказалось весьма кстати. В «Шаверму» часто наведывались «нацики» и затевали драки. После появления в заведении Маамуна стало заметно тише, хоть нацело порядок не восстановился.
Однажды, в марте месяце, мы тусовались на «Просвете». В павильоне выла и гремела восточная музыка. Салех отмечал свой «полтос». Он позвал в гости местных – чтобы подлизаться. Потом на улицу вышел Маамун, огляделся по сторонам. И вдруг направился прямо к нашей компании.
– Заходите, пожалуйста! Хозяин вас приглашает на день рождения. Не обижайте его – покушайте с нами…
Выглядел Маамун примерно как Николай Валуев – только поменьше и посмуглее.
В первый момент я хотела сказать: «Ступай себе боком!» Но потом вспомнила, что идти мне особенно некуда. Здесь, на «Просвете», семья брата. На «Лесной» – больная бабушка Галя. В «Шаверме», конечно, будет веселее, даже если подерутся.
Я поправила свой белый, невинный берет с помпоном, который мне связала ещё мама. Одёрнула «дутую» курточку сизого цвета. И храбро шагнула навстречу неведомому. Внешне я выглядела очень самоуверенной и развязной, пахла табаком.
В «Шаверме» вперемешку с арабскими мелодиями крутили Розенбаума и Мафика, песни воли и неволи, а также дэнс-блатняк. Кстати, песни групп «Стрелки» и «Блестящие» оглашали окрестности даже днём, не говоря уже о вечернем времени наплыва посетителей.
Мы подпевали на караоке «Воровайкам». Потом пошли в пляс под «Хоп, мусорок, не шей мне срок!» А в итоге разревелись пьяными слезами, слушая военный шансон. Его потребовали ввалившиеся в зал бывшие десантники. Они как раз отмечали годовщину какой-то своей трагедии в Чечне.
Маамун решил с ними не ссориться. Он крутил «Голубые береты» до тех пор, пока ребята не ушли, а я не заснула в подсобке. Отъезжая под исполняемую уже в третий раз песню «Две «вертушки» на Моздок», я лениво думала о завтрашнем дне. Надо бы успеть домой за рюкзаком и «сменкой», и при этом не столкнуть с Кристиной.
Учебники и тетрадки я оставила на столе. Абсолютно честно собиралась делать уроки. Но невестка не оценила мой героический порыв и опять начала трендеть, какая я шняга. Пришлось молча встать, одеться и хлопнуть дверью. Конечно, я направилась к метро, ещё не зная, как там всё обернётся.
Конечно, мы не только хавали, но и болтали. Маамун рассказывал о своей родине. Там такие чудесные пляжи, и круглый год тепло! От вина с коньяком я стала очень доверчивой. Решила, что будет улётно надолго свалить из России. После смерти матери я стремительно повзрослела и решила взять судьбу за глотку. Перспектива оказаться на Средиземном море с каждой минутой становилась всё более реальной.
Что было дальше, вполне понятно. Я, правда, вырубилась ещё до кульминации. Утром забежала за рюкзаком и направилась прямо в школу. Конечно, ничего не выучила и получила сразу две «двойки»– по физике и по геометрии. Сама удивилась, насколько равнодушно отнеслась к этому.
Что там мне какие-то «пары»? Теперь я – женщина! И мой парень – не какой-то сявка-школьник, а боксёр и бизнесмен. Он отвезёт меня к тёплому морю, оденет в шелка, увешает «брюликами». Зачем мне учиться? Всё, что нужно для красивой жизни, я имею и так. Мне всего четырнадцать? Не проблема! Маамун сказал, что в этом возрасте уже можно выйти замуж. Не вечно же мне ездить только в Сочи и в деревню под Лугу!
