– Будем знакомы, – повернулся к Андрею прокурор. – Федор Васильевич. Фамилия не нужна.
– Александр Яковлевич, – протянул руку второй. – Судмедэксперт.
– Андрей Михайлович… э… э… опер.
– Ну, опер так опер, – улыбнулся прокурор.
В дверь постучали, вошел вертухай, как блатные называли надзирателей. Он положил на стол уголовное дело осужденного, молча вышел.
– Знакомьтесь, товарищи, – уселся за стол прокурор.
Все трое первым делом прочитали решение суда. Там сжато были описаны преступления подсудимого, затем следовал приговор. Решение было вынесено еще год назад. Документы зачитывал судмедэксперт. Преступлений – кровавых, жестоких, порой бессмысленных – подсудимый совершил много и ходок на зону, как говорили блатные – к хозяину, было больше десятка. Чем больше читал врач, тем сильнее росла неприязнь, даже ненависть к убийце. Зачем живет на свете эта мразь? Что он оставил за собой в жизни, кроме краж, изуродованных трупов? Даже детей не жалел.
Прокурор нажал кнопку под столом. Вошел надзиратель. Эта дверь вела в коридор тюрьмы.
– Готовьте исполнителя.
– Пройдемте, – предложил надзиратель.
Вместе с Андреем вышли в коридор – узкий, короткий.
– Сюда, – отомкнул ключом железную дверь надзиратель.
Когда Андрей вошел, вертухай показал на шкаф.
– Можете снять свою одежду, примерить халат.
Андрей снял куртку, пиджак, повесил на вешалку. Примерил застиранный синий халат, немного маловат. Но другой оказался впору.
– Какое оружие предпочитаете?
В металлическом оружейном ящике оказался неплохой выбор – «наган», «ТТ» – боевой и малокалиберный, конструкции Севрюгина, несколько трофейных пистолетов. Андрей выбрал револьвер, оружие неприхотливое, надежное, да и звук выстрела не такой громкий.
– Заряжайте.
Коробки с патронами лежали там же. Андрей зарядил в барабан пару патронов. Надзиратель покачал головой.
– Кроме основного, следует сделать два контрольных выстрела в голову. А еще на случай осечки, всяко бывает.
Андрей о таких тонкостях не знал, зарядил все семь патронов в барабан.
– Я в первый раз, подскажи, как все проходит.
– Надзиратели заводят приговоренного, в наручниках. Прокурор зачитывает приговор и отказ Верховного Совета о помиловании. Потом его заводят в комнату, где уже исполнитель, то есть вы. Стоите за дверью. Как вошел, стреляете в сердце или голову, потом два контрольных выстрела.
– И что потом?
– Уже не ваши заботы. Возвращаетесь в комнату к прокурору, врач осматривает труп. Пишет протокол. Затем, когда вы втроем покинете комнату, фотограф тюремный делает снимки, они в дело пойдут, подошьются с протоколами. Вы тем временем сдаете оружие, переодеваетесь и уезжаете.
– А что с трупом делают?
– Укладывают тело в простой гроб, а дальше – на кладбище, могила под номером будет. Или в крематорий, если он работает.
– Если вы здесь служите, все знаете, почему сами не исполняете?
Надзиратель помялся.
– Несколько моментов есть, мне бы не хотелось обсуждать.
Андрею просто интересно было. Надзиратель запер дверь на ключ, провел его в комнату, где врач и прокурор были. Распахнул дверь в небольшую и абсолютно пустую комнату. На цементном полу зарешеченный слив для воды, видимо – смывали кровь. Андрей вытащил из кармана револьвер, взвел курок. Волновался ли он? Конечно!
Надзиратели ввели заключенного. Прокурор, как и положено, спросил установочные данные – фамилию, имя, отчество, год и место рождения, по каким статьям осужден. Затем зачитал приговор и решение Верховного Совета об отказе в помиловании.
– Вещи с собой? – спросил прокурор.
– При себе.
– Пройдите в соседнюю комнату, вас выведет конвой для перевозки.
Заключенный шагнул в дверной проем. Как только он появился, Андрей вскинул револьвер, почти уперевшись стволом в голову, нажал спуск. В закрытой комнате сильно ударило по ушам, аж звон появился. Андрей сделал два контрольных выстрела, как объяснил надзиратель. Остро пахло сгоревшим порохом. В комнату вошел врач. Андрей понял – надо выходить. Вывел его надзиратель. Андрей сдал оружие, предварительно разрядив, снял халат. Оделся в свою одежду. Чувствовал себя не очень хорошо. По нему – получался обман некоторый. Заключенный не знал, что расстрел будет здесь и сейчас. А надо бы, по разумению Андрея, чтобы видел исполнителя, ствол, наставленный в башку, перед смертью испытал весь тот ужас, который испытывали жертвы убийцы. Слишком легко и просто преступник ушел на тот свет. Надзиратель приоткрыл дверь, осмотрел коридор.
– Можно.
Вместе с прокурором и судмедэкспертом поднялись по ступенькам, вышли во двор тюрьмы. Андрей полагал, что они направятся к машине. Но прокурор, идущий впереди, свернул от легковушки в другую сторону, постучал в дверь.
Видимо, их ждали. За дверью небольшой тамбур, просторная низкая комната, стол с бутылкой водки в центре и закусками.
– Дело сделано, давайте покушаем, – предложил прокурор.
Андрей удивился. Ему кусок в горло не лез. Преступник понес заслуженное наказание, и расстреляли его правильно. Но было ощущение, что вымазали в грязи.
– Водочку будете? – спросил прокурор. И, не ожидая ответа, разлил по рюмкам.
Когда прокурор и врач выпили, Андрей тоже опрокинул стопку в рот.
– Ты закусывай, а то развезет. И не стесняйся, все включено в смету расходов.
После водки проснулся аппетит. Поели, не спеша уговорили бутылку.
– Однако, ехать пора, – поднялся прокурор.
Как понял Андрей, прокурор был старший в группе. Назад ехали молча. Андрей понял – водитель не в курсе, зачем приезжала в Новочеркасск группа. Может, рассматривает дела заключенных для УДО – условно-досрочного освобождения, а может, по жалобам зэков, всякое бывало. Высадили его в центре. На прощание прокурор сказал:
– Два дня можете заниматься своими делами. В пятницу в восемь утра будьте на этом же месте.
– Хорошо, до свидания.
Андрей отправился на съемную квартиру. Настроение скверное было. Зря не позвонил из Главка Николаю, не посоветовался. Прав он оказался, на все сто процентов, полез не в свое дело. Опер он, а не палач. Хотя называют безлико – исполнитель. Но Андрей отдавал себе отчет, что он делает. Осознавал, что кто-то должен делать такую грязную работу. Но если для кого-то такая служба просто неприятная обязанность, то его с души воротило. И не откажешься теперь. Как говорится – взялся за гуж, не говори, что не дюж. В разведке убивал, стрелял, резал ножом, бил прикладом по голове. Но тогда была острая необходимость – война, а перед ним был враг. И он ни разу не усомнился, что поступает неправильно, не рефлексировал. На службе в милиции тоже приходилось стрелять. Но в схватке с преступником, защищая свою или чужие жизни. А стрелять в голову из-за двери, исподтишка – претило. Конечно, он сам читал уголовное дело и понимал – преступник заслуживает смертного приговора за свои жестокие злодеяния, исправить его ни тюрьма, ни зона не смогут. Выход один – уничтожить. Но воротило с души. Интересно – у всех исполнителей так? Или в первый раз только?
