Лицо Эльдреда было искажено, как у того, кто готовится испытать боль. Его люди – воины, что должны были защищать его, – со стыда уткнули бороды в грудь. Лишь изредка кто-нибудь из них на миг поднимал взгляд, подобный жалу гадюки, чтобы изведать вкус смерти своего господина.
– Ворон! – зашептала Кинетрит. – Не молчи же!
Мой разум затрепетал, словно птица в клетке. Я ничего не мог сделать – и все-таки должен был сделать что-то: ведь об этом меня умоляла моя возлюбленная, а ради нее я прошел бы по мосту Гьялларбру, ведущему в Царство мертвых, и плюнул бы в глаза великанше Модгуд.
– Сигурд, постой!
Произнеся эти два слова, я сперва остолбенел, потом пришел в ужас. Они выскочили из моего рта, как пара блох из меха, – я понял это, увидев лица викингов. Глаза Асгота, которому снова помешали, когда он собирался пролить человечью кровь, зло засверкали. Сигурд раздраженно нахмурился. Он не мог постоянно противоречить жрецу, поскольку знал: этот старик ждет кровавых жертвоприношений и даже нуждается в них, особенно на христианской земле.
– В чем дело, Ворон? – спросил ярл.
– Евангелие, мой господин, – произнес я, хватаясь за мысль о книге, как рука, опущенная под воду, сжимает пойманную семгу. – Что ты станешь с ним делать?
Тяжесть устремленных на меня взглядов сдавила мне грудь и наполнила живот расплавленным железом. Сигурд почесал бороду.
– Не знаю. Решим после, когда это дерьмо уже не будет дышать воздухом, предназначенным для лучших людей.
По низкой облачной кровле, с которой сливались промокшие снасти кораблей, прогрохотала железная колесница Тора.
– Эльдред собирался продать евангелие императору франков, – сказал я, заглушая голоса, сыпавшие в олдермена оскорблениями. – Знаем мы немного, но одно ясно: за книгу можно выручить целый клад. Этот, – я указал на Эльдреда, – ужасно жаден до серебра.
– Ну так что? – Сигурд нетерпеливо взмахнул рукой.
– Мы поплывем вверх по реке и продадим евангелие императору, – выпалил я, борясь с соблазном взглянуть на Кинетрит и увидеть, довольна ли она моими стараниями.
Неодобрительный гул в толпе Сигурдовых волков, точно эхо, подхватил доносившиеся с запада раскаты грома.
– Мы будем мертвы прежде, чем успеем сойти на берег, – отрезал Улаф так, будто никто не говорил ничего глупее с тех самых пор, как Тюр вложил руку в пасть волка Фенрира. – Император не слишком-то любит язычников. Или ты, парень, об этом не слыхал?
– Христианских стрел из тебя будет торчать больше, чем волос из Брамова носа, – добавил Флоки Черный, бессмысленно плюнув в дождь.
– Нет, если за нас будет говорить христианский лорд! – Я кивнул на Эльдреда. – И еще христианский монах. То, что могло бы достаться англичанам, достанется нам. Пусть франкийское серебро послужит нам платой за людей, которых мы потеряли.
После мгновения тишины, тяжелой, как гора, рыжую бороду Свейна раздвинула плутоватая улыбка:
– Слыхал я, этот король франков до того богат, что даже яйца у него из чистого золота.
– А мочится он святой водой, – сказал Улаф, предостерегающе подняв толстый палец, – и от этой святой воды с грязного язычника вроде тебя, Рыжий, тут же слезет шкура.
– Так мы отрежем его змею, прежде чем украсть яйца, – брякнул Брам Медведь.
Раздался хохот, перешедший в возбужденное бормотание. Моя затея начинала нравиться волкам.
– Мы поставим на носах кресты, как сделали они. – Кнут кивнул в ту сторону, где сидели саксы.
– Что скажут на это боги? – выпалил Асгот, но его никто не услышал.
В головах викингов уже звенели монеты, бряцали драгоценности. Улыбка расплылась по моему лицу, и я молчаливо возблагодарил Локи: ведь не кто иной, как он, Отец Хитрости, внушил мне эту мысль. Волки, окружавшие меня, усмехались, сверкая во мгле желтыми клыками. Я понял, что победил.
Глава 10
Итак, Эльдред был спасен – по крайней мере, на время. Однако лицо его выражало не счастье, а скорее разочарование, уныние, стыд. Позже олдермен вновь начал строить коварные планы, надеясь, что ложь и алчность помогут ему обогатиться, но сейчас он пребывал в тени, лишившись воинов, удачи и сына. Дочь могла бы вплести новую нить в едва не оборвавшуюся тесьму жизни Эльдреда, однако Кинетрит больше не желала его знать. Ему отказали даже в смерти – единственном спасенье от позора. Она, сулившая освобождение, ускользнула от него, как дождевая вода стекает с лезвия меча, и моя ненависть к нему сменилась жалостью. Нелегко ненавидеть поверженного, кем бы он ни был прежде.
Я ждал, что Кинетрит обовьет меня руками и, целуя, станет благодарить за жизнь отца, украденную мною из могилы. Может, она даже отведет меня в укромное место и ее признательные губы заставят мою душу трепетать от блаженства. Я был еще молод, и в моей голове не перевелись такие выдумки. Но Кинетрит никуда меня не отвела, ничего не сказала и не сделала. Видно, две стороны ее ума не прекратили бороться, как две обвившие друг друга змеи: одна требовала смерти Эльдреда, а другая – спасения. Я не желал участвовать в этом хольмганге и потому не стал преодолевать преграду, которую Кинетрит воздвигла между нами. Держась особняком, я слушал, что викинги говорят о Карле, императоре франков.
В такую погоду большинству мореплавателей не пришло бы в голову сняться с якоря, однако Сигурд был не из большинства. Кнут и Улаф в один голос подтвердили, что отдаленные раскаты грома и вспышки молний под кровлей мира – последние приступы утихающей бури. Хотя где-то в вышине Тор убивал гигантов, нам ничто не угрожало, следовало лишь держаться ближе к берегу. Неглубокий трюм «Змея» был до отказа набит серебром, янтарем, мехами, оленьими рогами и оружием, поэтому половину захваченных трофеев мы поместили во чрево «Фьорд-Элька», сперва постлав шкуры поверх гладких камней, которые мы взяли на берегу и уложили в днище взамен старых, позеленевших и пахнущих гнилью. Затем мы отвязали наших драконов от вбитых в песок причальных столбов, подналегли плечами и принялись изо всех сил толкать. Мы пыжились, пыхтели и сыпали проклятиями. Бедра у меня горели так, словно вместо костей мне в ноги вставили прутья из докрасна раскаленного железа, и все же корабли не сдвигались с места. Уродливый длиннолицый викинг по имени Хедин усмотрел в этом дурной знак, но Бьорн обозвал его лошадиной мордой с яйцом вместо носа и проворчал, что знаки тут ни при чем, а дело в дожде, который вымочил берег, отчего песок и гравий жадно всосали тела судов. Кили и нижние доски обшивки увязли так, что мы вынуждены были разбивать топкие наносы копьями, а затем раскапывать руками. К тому времени вода отступила, и нам пришлось толкать корабли еще дальше.
Саксов взяли на борт «Змея». Они лучше знали «Фьорд-Эльк», чьи весла уже побывали в их руках, однако его высушенные доски впитали много английской крови, и Сигурд счел, что недальновидно пробуждать в воинах враждебный дух, который может толкнуть их на глупость.
