Все это время цапотцы молчали. Дома, в Друсне, да и в Араме каждый ритуал сопровождался красивыми словами — торжественными, подхлестывающими или пугающими, в зависимости от повода. То, что цапотцы молчали, казалось Володи странным и нечеловеческим. Разве обреченные на смерть не заслужили того, чтобы им объявили, что они избраны богами? По крайней мере, хоть такое утешение, прежде чем они взойдут на окровавленный алтарь. Молчание жрецов делало ритуал еще более жутким.
Володи услышал, как тяжело вздохнул стоявший рядом с ним Эйрик.
— Как будто жизнь подарили, правда?
Володи устыдился того, что тоже испытывает облегчение. Было опасно. Его пальцы касались камня, который приносит смерть.
— Да ладно тебе, иди к своей девочке и оттрахай так, чтоб у нее мозги повылазили. Сегодня мы бессмертны! — смеясь, произнес Эйрик. — Наслаждайся этим ощущением. Оно продержится недолго.
Володи посмотрел вслед жрецам, исчезавшим в пасти змея.
— Иди же! Наслаждайся жизнью. Она слишком коротка, чтобы думать о неизбежном, — Эйрик потащил его за собой вверх по холму, прочь от жертвенника.
Володи уже не сопротивлялся. Он не хотел больше видеть эту змеиную пасть. Не хотел больше задаваться вопросом, что произойдет там, внизу. Сегодня он не получит ответов. Ему повезло.
Дойдя до маленького пруда, находившегося на пути к их жилищам, Эйрик плюхнулся в него прямо в своей праздничной одежде.
— Я напьюсь! — весело провозгласил он. — И при этом буду смотреть на радугу. Я никогда еще не напивался под радугой. Иди в воду. Здесь здорово. Нет ничего лучше теплой воды!
Володи подумал о Кветцалли и вдруг рассмеялся. Он сделал это, показал задницу смерти.
— У меня есть дела поважнее, чем купание, — крикнул он Эйрику и побежал. Он бежал, пока сердце не начало выпрыгивать из груди. Пронесся мимо Ихтаки, отбивавшего кусок мяса у его дома. На лестнице едва не споткнулся.
На верхней ступеньке стояла Кветцалли. Она смотрела на него сверху вниз, и, несмотря на то что не могла улыбнуться, в глазах ее мужчина прочел облегчение.
Он обнял ее. И она ответила ему тем же.
— Воль Оди, — очень тихо произнесла он, и счастье волной захлестнуло воина. — Воль Оди.
Возражения
Коля посмотрел на небо. Полдень уже почти миновал, а она все еще не появилась. Он выругался. Эта проклятая шлюха осмеливается перечить ему. Рабы этого дома уже давно попрятались, опасаясь его ярости. Больше всего ему хотелось кого-нибудь ударить. Наконец красная дверь в городской дворец Датамеса распахнулась, и вошел Эврилох. Один.
— Где она! — не удержался и заорал на него Коля. — Я собираюсь подарить ей дворец, а она не является.
Штурман остановился в пяти шагах от него.
— Сегодня утром она ушла из дома.
— Хочешь сказать, она смылась?
— Нет, ушла. Она ведь ничего не знает о подарке. Ее уже не было дома, когда я пришел.
— Так верни ее. Куда она могла пойти.
— В порт, — напряженно ответил Эврилох. — Но она вернется. Я бежал за ней, но она уже была на реке. Собирается встретиться с кем-то. Слуги тоже ничего конкретного не знают. Я действительно испробовал все, поэтому так опоздал. Она вернется через два-три дня. Что значат два дня?
— Или три, — ледяным тоном ответил Коля. — Она наша шлюха, а болтается, где ей вздумается. Я стою тут в цветнике, устал ужасно, а она не является, когда я за ней посылаю! Так со мной не обращалась ни одна баба, с тех самых пор, как у меня стал расти на щеках первый пушок. Она превращает меня в посмешище.
— Нет-нет, Коля. Никто не осмелится насмехаться над тобой.
Друсниец ничего не ответил на это. Он знал. Знал, что за спиной его называют «Мясоголовым» и рассказывают друг другу, что баб к нему приходится приводить с завязанными глазами, потому что ни одна не может вынести его изборожденного шрамами лица. Все это ложь!
— Если ли что-нибудь, что имеет для нее большое значение в жизни? Кто-то, кто ей очень дорог?
— Это неправильный путь, Коля. Не забывай, у нее могущественные друзья. Что будет, если мы навлечем на себя гнев одного из сатрапов? Она — Шелковая, а не какая-то там девка подзаборная. Для нее действуют другие законы.
— Другие законы? — презрительно фыркнул Коля. — Существует только один закон, и он не меняется. Это закон сильного. Думаешь, она может навязать мне свою волю?
— Но ведь она не делает этого! — возмутился Эврилох. — Не будь таким чертовски упрямым. Она понятия не имеет, что ты ждешь ее здесь.
— Все наши девушки, прежде чем пойти куда бы то ни было, спрашивают разрешения. И если нам захочется, мы им его даем. Обычно мы великодушны. И наши девушки любят нас за это. Мы устанавливаем для них узкие границы. И иногда немного расширяем их. Конечно же, в качестве исключения. И они любят нас за это, они благодарны нам, — голос у Коли стал опасно тихим, когда он заговорил снова: — С этой Шелковой ты все сделал неправильно. Она не знает границ. Если давать людям слишком много свободы, они становятся неблагодарными. Она считает себя королевой, верно? Я напомню ей о том, что она потаскуха. Иди за мной, Эврилох, и учись! Я рассказывал тебе когда-нибудь историю о крестьянине, у которого украли осла?
Безносый безумец
— Это он? — Коля посмотрел на молодого человека с покрытым шрамами лицом. Нос у него ввалился, от него осталась лишь темная дыра. Он косил. Казалось, он радуется тому, что кто-то пришел к нему, и беззаботно улыбался.
— Он немного не в себе, — пояснил старик, который согласился пропустить его к парню только за очень большое вознаграждение. — Он контуженный. Насколько я знаю… Когда его положили нам под дверь, он был ближе к смерти, чем к жизни.
Коля оценивающим взглядом огляделся по сторонам. Комната, в которой он находился, была маленькой, но чистой. Молодой человек сидел на корточках на мешке с соломой. Нечасто бывало, что Коля встречался с живыми, лицо которых было изуродовано сильнее, чем его собственное.
— Что ты о нем знаешь?
Старик провел рукой по заросшему щетиной подбородку.
— Трудно сказать…
Коля понял. Милосердные братья — так называли себя эти коршуны, на самом же деле для них важны были только деньги. То, что они брали к себе отбросы из сточных канав, было правдой — но только на три дня. Тот, кто успевал за это время снова встать на ноги, тому повезло. Если нет — братья безжалостно отправляли его обратно на улицу. Если только не находилось никого, кто оплачивал их благоденствие, как в случае с этим молодым человеком. Судя по всему, после этой сделки милосердным братьям живется неплохо. Как бы там ни было, братец Кроткий был хорошо откормлен.
