– А вы – плохо, – сказала Эстер и покачала головой.
Ее друг резко остановился. Не такого приветствия он ожидал. Замечание было бестактным даже для мисс Лэттерли.
– Вас беспокоит дело графини фон Рюстов, – сказала она, чуть заметно улыбнувшись.
– Да, оно представляет некоторую сложность, – сдержанно ответил Рэтбоун. – А как вы узнали о нем? – И сразу же с уверенностью предположил: – От Монка, полагаю!
– Нет. – Теперь медсестра улыбалась, причем несколько натянуто. Она не виделась с частным сыщиком уже некоторое время. Их отношения всегда были трудными, за исключением критических моментов, когда обоюдная антипатия вдруг уступала место дружескому чувству, основанному на инстинктивном доверии друг другу, более сильном, чем доводы рассудка. – Нет, мне рассказала Калландра, – призналась девушка.
– О! – обрадовался Рэтбоун. – Вы составите мне компанию за ланчем? Жаль, что я могу уделить вам так мало времени, но меня ждут довольно спешные дела по улаживанию некоторых проблем защиты в процессе, который, я уверен, привлечет очень широкое внимание публики.
– Конечно, я буду очень рада.
– Хорошо.
Юрист вывел мисс Лэттерли из кабинета. Они прошли через другую комнату, мимо клерков в опрятных, доверху застегнутых сюртуках, склонившихся над своими гроссбухами с перьями в руках, и вышли на улицу.
По дороге Оливер и Эстер говорили о разных обыденных мелочах, пока не сели за столик в укромном уголке ресторана и не заказали картофельный пирог с мясом, овощи и соленья.
– Я сейчас ухаживаю за Робертом Олленхаймом, – сказала женщина, проглотив первый кусок пирога.
– Неужели? – Рэтбоун не выказал никакого особенного интереса, и мисс Лэттерли поняла, что прежде он не слышал этой фамилии и она ничего ему не говорит.
– Олленхаймы близко знали принца Фридриха, – объяснила сиделка и взяла еще один соленый огурчик. – И разумеется, Гизелу, а также графиню фон Рюстов.
– О! Понимаю. – Теперь Эстер завладела вниманием адвоката, и он слегка покраснел от сознания, что она так легко читает его мысли. Наклонившись над тарелкой, Рэтбоун сосредоточенно занялся пирогом, избегая взгляда Эстер.
– Извините. Может быть, я несколько перетрудился. Найти доказательства для защиты оказалось труднее, чем я предполагал. – Он быстро взглянул на собеседницу и грустно улыбнулся.
Мимо прошла пышнотелая дама, задев юбками их стулья.
– А вы уже получили какое-нибудь сообщение от Монка? – спросила Лэттерли.
Оливер покачал головой.
– Нет, до сих пор он ничего мне не сообщал.
– А где он? В Германии?
– Нет, в Беркшире.
– Почему? Это там умер… или был убит Фридрих?
У адвоката был полон рот, и он только взглянул на девушку, не беспокоя себя более утвердительным ответом.
– Вы не думаете, что эта смерть вызвана политическими причинами? – поинтересовалась Эстер, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно проще, словно эта мысль только что пришла ей в голову. – И что это преступление скорее связано с идеей объединения Германии, чем с какими-то личными обстоятельствами. Если это, конечно, преступление…
– Очень возможно, – ответил юрист, все еще очень занятый пирогом. – Если бы принц вернулся на родину, чтобы возглавить борьбу против насильственного объединения, он с наибольшей вероятностью должен был бы оставить Гизелу, хотя очень может быть, что прежде он и не допускал об этом мысли, и вот этого она как раз и опасалась.
– Но ведь Гизела его очень любила, и в этом никто и никогда, кроме Зоры, не сомневался, – возразила медичка. Она старалась не говорить тоном гувернантки, поучающей несообразительного ребенка, но тем не менее голос ее звучал нетерпеливо и дикция была чуть-чуть отчетливее, чем надо. – Предположим даже, что Фридрих вернулся бы без нее и одержал бы победу в борьбе за независимость. Ведь в награду за это он мог бы потребовать возвращения для Гизелы, как его законной жены, и, следовательно, герцогиня и все остальные не смогли бы ему отказать. Разве нельзя предположить – по крайней мере, с той же степенью вероятности, – что его убил кто-то другой с целью предотвратить его возвращение, то есть некто из сторонников объединения?
– Вы имеете в виду кого-то, кто состоял на платной службе в одном из германских княжеств? – спросил Рэтбоун, размышляя над этим вопросом.
– Да, ведь это вполне вероятно. И не могла ли графиня фон Рюстов выступить с обвинением по воле человека, который полагал, что знает кое-что, еще неизвестное ей, что обнаружится на судебном процессе?
Адвокат опять задумался на несколько секунд и подвинул к себе бокал с вином.
– Сомневаюсь, – ответил он наконец, – хотя бы потому, что графиня не похожа на человека, действующего по чьему-то указанию.
– А что вам известно о других гостях, приехавших тогда в Беркшир?
Оливер подлил Эстер немного вина.
– Пока очень мало. Монк старается узнать все, что возможно. Большинство из них опять собрались в беркширской усадьбе – полагаю, для того, чтобы сообща выработать тактику защиты против обвинения. Любой честолюбивой светской хозяйке очень не по вкусу такая убийственная, в полном смысле слова, известность о ее приемах. – Быстрая, как молния, сардоническая усмешка мелькнула на его лице. – Но графине фон Рюстов это обстоятельство не может помочь в защите.
Эстер внимательно смотрела на Рэтбоуна, желая разобраться в сложности испытываемых им чувств. Лицо его, как всегда, выражало быстрый ум, находчивость и самоуверенность, что одновременно и делало его привлекательным в глазах девушки, и вызывало у нее раздражение. Она также распознала в его взгляде тень не только беспокойства, связанного с трудностью дела, но и сомнения, правильно ли он вообще поступил, взявшись за него.
– Возможно, графиня знает, что действительно было совершено убийство, но она обвинила не того человека, – уже вслух заметила Лэттерли, наблюдая за Оливером с нежностью, удивившей ее саму. – Она, может быть, невиновна в злом умысле и навете, но просто не понимает всей сложности ситуации. И не может ли оказаться так, что Гизела дала Фридриху яд, не подозревая об этом? Она, возможно, просто технический исполнитель убийства, а не виновница с моральной точки зрения. – Эстер так увлеклась предположениями, что даже забыла про пирог, от которого, правда, остался лишь кусочек. – И когда это будет доказано, графиня отзовет свое обвинение и публично извинится, а Гизела будет достаточно удовлетворена и не станет требовать возмещения ущерба или наказания графини, раз правда установлена.
Некоторое время Рэтбоун молчал. Медсестра опять принялась за еду. Она действительно проголодалась.
– Это, конечно, возможно, но, если б вы познакомились с Зорой фон Рюстов, вы бы не сомневались ни в ее проницательности, ни в нравственности, – сказал ей адвокат.
И внезапно Эстер озарило! Правда, полной уверенности у нее не было, но все же… Графиня явно произвела на Рэтбоуна настолько глубокое впечатление, что его обычная осторожность ослабла. Девушке очень захотелось узнать побольше о графине. Вполне вероятно, что она была даже несколько уязвлена отношением Оливера к Зоре. Он говорил о ней с таким большим воодушевлением…
