Но, с другой стороны, это свидетельствовало и о его человеческой уязвимости, чего мисс Лэттерли прежде за ним не замечала, – о слабом месте в его обычной непробиваемой невозмутимости. Она рассердилась – зачем он так наивен? – и испугалась, что Рэтбоун более раним, чем она предполагала. А потом она удивилась еще и самой себе и ощутила, как с каждой минутой в ней возрастает по отношению к сидящему рядом человеку покровительственное чувство.
Оливер, по-видимому, не понимал, насколько горячо воспринимало любовную историю Фридриха и Гизелы общественное сознание и как много мечтаний и надежд вселяла она в людей, совершенно непричастных к этой любви. Рэтбоун жил в странно обособленном, защищенном от подобных чувств мире: богатый удобный дом, превосходное воспитание, самый лучший, закрытый для чужаков университет, выучка в лучшей юридической конторе, прежде чем он сам получил звание адвоката… Оливер знал юриспруденцию, как мало кто еще знает, и наверняка уже не раз сталкивался с преступлениями, совершенными из-за страсти и порочности. Но имеет ли он представление о том, как сложна и многообразна жизнь обычного человека, как она ненадежна, запутана, как много в ней кажущихся и явных противоречий?
«Нет, не имеет», – решила медичка, и эта мысль испугала ее. Она опасалась за Оливера.
– Вам надо бы побольше узнать о политической стороне ситуации, – откровенно заявила Эстер.
– Благодарю вас! – В глазах юриста сверкнула насмешливая искорка. – Я об этом уже подумал.
– А каковы политические взгляды графини? – поинтересовалась его подруга. – Она за объединение или за независимость? Что вам известно о ее семейных связях? Откуда у нее деньги? Есть ли у нее любимый человек?
По лицу Оливера Эстер поняла, что, по крайней мере, о последнем тот и не думал. Во взгляде его мелькнуло удивление, которое он сразу же погасил.
– Наверное, нет никаких шансов на то, что она снимет обвинение до суда? – спросила Лэттерли без особой надежды. Рэтбоун уже, конечно, испробовал все средства, чтобы убедить ее.
– Никаких, – мрачно ответил адвокат. – Она твердо намерена сделать все, что в интересах справедливости, чего бы ей самой это ни стоило, и я предупредил графиню, что цена может быть очень высока.
– Значит, вы сделали все, что в ваших силах? – уточнила Эстер, пытаясь улыбнуться. – Я поговорила об этом с бароном и баронессой Олленхайм при первой же возможности. Баронесса рассматривает всю историю в высшей степени романтически. А ее муж сохраняет более практический взгляд на вещи, и у меня создалось впечатление, что он не поклонник Гизелы. Но оба они убеждены, что Гизела и Фридрих обожали друг друга, что принц и помыслить не мог о возвращении без нее, даже если его страна исчезнет как таковая в процессе объединения.
Эстер отпила глоток вина, глядя на Рэтбоуна поверх бокала, и добавила:
– Но если вы докажете, что Фридрих убит, значит, убийца кто-то другой, не Гизела.
– Я отдаю себе отчет в возможных накладках. – Юрист старался говорить бодрым тоном и даже оживленно, но ему это не удавалось. – И я понимаю, что графиня станет одиозной фигурой в общественном мнении, выдвигая подобное обвинение. Тот, кто разрушает мечты, никогда не пользуется любовью в обществе, но иногда разрушать их необходимо, в интересах хотя бы минимальной справедливости.
Это было смелое высказывание, и то, что он его сделал, говорило о его обеспокоенности. Однако мисс Лэттерли показалось, что Рэтбоун хочет быть с ней доверительным, не выходя, однако, за определенные рамки, так как есть вещи, которые он сам еще как следует не обдумал.
Некоторое опасение Эстер внушала и сама женщина, которая так взволновала ее друга, – ему это было совсем несвойственно.
– Кажется, графиня очень смелая женщина, – заметила мисс Лэттерли, – и надеюсь, мы с вами сообща найдем достаточные доказательства для нормального ведения процесса. В конце концов, в каком-то смысле это дело на нашей ответственности, потому что все произошло в Англии.
– Совершенно верно! – горячо подтвердил адвокат. – Мы не должны допустить, чтобы дело свелось к ложной бездоказательной гипотезе без всякой борьбы. Может быть, Монк сумеет откопать какие-нибудь полезные сведения. Я имею в виду простые, незамысловатые факты, вроде того, кто имел возможность…
– Что она думает о том, каким образом принц был убит?
– С помощью яда.
– Понятно. Все считают, что женщины прибегают к яду. Но ведь это не значит, что это обязательно была женщина. Или что каждый обязательно поступит так, как говорит насчет объединения или борьбы за независимость.
– Да, конечно, – согласился Рэтбоун. – Посмотрю, что узнал Монк и какой новый свет это бросает на ситуацию.
Он старался звучать обнадеживающе.
Эстер улыбнулась.
– Вам рано еще беспокоиться. Это лишь начало. В конце концов, никто не помышлял о том, что совершено убийство, пока об этом не заявила графиня. Все были вполне удовлетворены объяснением, что к смерти привели естественные причины. Но если мы как следует поработаем, можно будет пробудить у общества кое-какие воспоминания. И среди сторонников независимости найдутся люди, которые захотят знать правду, какова бы она ни была. Может быть, этого захочет даже герцогиня. Она сможет оказать известную помощь самим своим титулом, поддержав расследование истинных причин случившегося.
Адвокат состроил скорбную физиономию.
– Расследование, которое имеет целью доказать, что кто-то из фельцбургского семейства повинен в убийстве? Сомневаюсь – это же ужасающее пятно на семейной репутации, как бы герцогиня ни ненавидела Гизелу.
– Ой, Оливер! – Девушка наклонилась немного вперед над столом и бессознательно коснулась пальцами руки Рэтбоуна. – С незапамятных времен королей убивают их родственники! Да вообще от начала веков, потому что так называемые незапамятные времена для истории королей, борьбы честолюбий, любви, ненависти и убийств – совсем недолгое время. И все, читавшие Библию, вполне могут в это поверить!
– Да, вы, наверное, правы… – Юрист сел посвободнее и опять поднял бокал с вином. – Спасибо за ваш энтузиазм, Эстер.
Он повел бокалом в сторону мисс Лэттерли. Та подняла собственный, и Оливер слегка чокнулся с нею, ласково глядя на нее поверх бокала.
* * *
Из краткой записки Рэтбоуна Эстер вскоре узнала, что Монк вернулся из Беркшира, и на следующий день отправилась повидаться с ним к нему домой на Фицрой-стрит. Их отношения всегда были неустойчивыми: эти двое часто критически относились к поступкам друг друга, нередко балансируя на грани ссоры. Но в подоплеке отношений недовольство и гнев странно мешались с верой друг в друга. Уильям приводил Эстер в ярость. Она осуждала многие пути и способы его действий, и ей были хорошо известны его слабости. И в то же время мисс Лэттерли была твердо убеждена, что на некоторые бесчестные поступки сыщик никогда не пойдет. Например, он никогда не позволит себе жестокость и не спразднует труса. Он, скорее, умрет. Но ему были свойственны иногда какая-то омраченность самосознания и провалы в памяти, что пугало его даже больше, чем саму Эстер.
