* * *
Мнение, высказанное Берндом, когда Эстер удалось остаться с ним наедине и непринужденно заговорить на эту тему, было совершенно противоположным. Медсестра тогда только что вернулась с улицы, выполнив одно поручение. Она попала под дождь и отряхивала юбку в тех местах, которые не закрывал плащ, когда хозяин дома прошел по холлу с газетой в руке.
– О, добрый день, мисс Лэттерли! – поздоровался он. – Я смотрю, вы промокли… В гостиной развели большой огонь, если вы пожелаете согреться. И Полли, конечно, принесет вам туда чаю и, если хотите, булочек.
– Спасибо, – с большой охотой приняла предложение женщина. – Я вас не побеспокою? – Она взглянула на газету.
– Нет, совсем не побеспокоите, – рассеянно покачал головой барон Олленхайм. – Я уже все прочитал. Масса сплетен, слухов и досужих рассуждений.
– Боюсь, что теперь, по мере приближения процесса, люди все больше начинают любопытствовать, – быстро вставила Эстер. – История такая романтическая, и хотя обвинение, по всей вероятности, необоснованно, в обществе все равно станут раздумывать, что за всем этим скрывается.
– Полагаю, месть, – ответил мужчина, нахмурившись.
– Но каким образом может быть отомщена графиня фон Рюстов, если она проиграет процесс? – возразила медсестра. – Может, это имеет отношение к герцогине?
– В каком смысле? – очень удивился Бернд.
– Ну, очевидно, что герцогиня сильно недолюбливает Гизелу. А Зора очень дружна с герцогиней?
Лицо барона приняло жесткое выражение.
– Мне об этом ничего не известно.
С этими словами он направился к гостиной, словно желал прекратить разговор.
– А вы не считаете, что за всем этим таится неудовольствие герцогини? – Эстер поспешила за ним.
В том, что она сказала, проблескивала какая-то крупица истины. Очевидно, Ульрика так никогда и не простила Гизелу. И возможно, она была склонна каким-то образом возложить на нее ответственность за смерть Фридриха, если не прямо, то хотя бы косвенно.
– В конце концов, – прибавила мисс Лэттерли довольно громко, так как, войдя в гостиную, Бернд очень сильно дернул за шнур звонка, – с Фридрихом не произошло бы несчастного случая, не будь он в изгнании. А даже если б нечто подобное и случилось дома, он получил бы и другое лечение. И возможно, герцогиня постепенно убедила себя в виновности Гизелы, а потом наконец уверилась, что та способна на убийство.
Олленхайм сел, а Эстер обернулась к нему – так резко, что мокрая холодная юбка коснулась ее ног.
– Она не видела Гизелу много лет, – продолжила женщина. – И знает лишь то, что о ней рассказывают другие, и то, что она сама себе вообразила.
На звонок появилась горничная, и Бернд приказал принести чай на две персоны и горячие булочки с маслом.
– Нет, это вряд ли, – сказал он, когда служанка вышла и закрыла за собой дверь. – Все это пренеприятнейшее дело, но лично я не имею к нему никакого отношения. И предпочитаю обсудить с вами наилучший, по вашему мнению, способ помощи моему сыну. В последние дни он явно находится в лучшем, чем прежде, расположении духа… Однако мне не хочется, чтобы он стал чересчур зависим от этой молодой женщины, мисс Стэнхоуп. Она сама недостаточно крепкого здоровья, чтобы ухаживать за ним постоянно, да и не очень подходит для этой роли.
– Но почему же герцогиня так возненавидела Гизелу еще даже до того, как та вышла замуж за Фридриха? – в отчаянии спросила Эстер.
Лицо ее собеседника окаменело.
– Не знаю, мисс Лэттерли, и не хочу знать. Меня это не волнует. У меня достаточно тяжкое горе в собственной семье, чтобы интересоваться несчастьями, которые другие люди сами на себя навлекают. Я бы очень оценил ваш совет, кого именно вы сочли бы подходящим для постоянного ухода за Робертом. Я полагаю, что вы могли бы знать молодого человека с хорошей рекомендацией и деликатным характером. Может быть, и со склонностью к чтению и умственным занятиям, который бы с удовольствием согласился за кров и приятное общество оказывать необходимую помощь Роберту…
– Если желаете, я наведу справки, – грустно ответила сиделка.
Сердце у нее болело не только за Рэтбоуна, но и за Викторию.
– Молодого человека, который подошел бы для таких обязанностей, вполне можно найти. А что, этого хочет сам Роберт? – уточнила Эстер.
– Прошу прощения?
– Этого желает сам Роберт? – повторила она.
– То, чего желает Роберт, получить невозможно, – сказал барон, и его голос задрожал от сдерживаемой боли. – Это то, что ему необходимо, мисс Лэттерли.
– Да, барон Олленхайм, – уступила она. – Я наведу справки.
Глава 7
Монк отправился на север с гораздо большим удовольствием, чем то соответствовало ситуации. Эвелина ехала тем же поездом, и он надеялся, что проведет какое-то время в ее обществе. Эта дама была восхитительна, элегантна и всегда женственна. Она источала брызжущую радость жизни и общения с людьми, чем заражала всех окружающих. Юмор ее тоже был заразителен, и он часто ловил себя на том, что смеется.
Из Венеции детектив уезжал с сожалением. Ее красота была неподражаема, и он уже никогда не сможет видеть, как переливается свет на водной ряби канала, и не вспоминать об этом городе. Но Уильяму было и грустно. Это был разрушающийся город, оккупированный иноземной армией, хотя и сражающийся за свое будущее. Общество делилось на побежденных и недовольных венецианцев, выжидающих момента, чтобы нанести ответный удар, австрийцев, которые жили на чужбине, вдали от родного дома, среди красот древней замечательной цивилизации, не желавшей принимать их, и, наконец, экспатриантов, людей без родины, живущих воспоминаниями и мечтами, в которые эти люди и сами уже не верили.
Монк попытался поведать обо всем этом Эвелине, когда встретился с ней во время остановки, но она была слишком озабочена достижениями комфорта для путешествующих и не проявила интереса к его раздумьям.
Клаус был мрачен, и его огромная фигура маячила у нее за спиной. Он слегка сутулился и размышлял только о делах, которые ждали его в Фельцбурге. Его раздражали железнодорожные служащие, он был резок со своими слугами и, казалось, даже не замечал присутствия частного сыщика.
Эвелина выразительно округлила глаза и наградила Монка ослепительной улыбкой, словно все происходящее было сценой из комического спектакля. Затем она последовала за мужем, на первый взгляд всецело преданная супружескому долгу. Однако шла фон Зейдлиц, слегка покачивая юбками, и прежде, чем подняться в свой вагон, она бросила на Уильяма выразительный взгляд через круглое плечико.
Они уже ехали по гораздо более северным окрестностям и, глядя на ровный деревенский ландшафт, Монк соскользнул в сон под равномерный перестук колес. Он проснулся словно от толчка: и от физической встряски, и от вспышки в памяти. С минуту детектив не мог припомнить, куда едет. В мыслях его возник Ливерпуль. Поездка туда была связана с корабельным делом. Он мысленно увидел огромные океанские пароходы, мачтовую вязь на фоне неба, по которому ветер гнал облака, плеск воды в доке, серое пространство Мерси-ривер… Уильям мог ясно видеть, как на приливных волнах вздымаются ввысь над его головой деревянные бока кораблей. Воздух был пропитан запахами соли, дегтя и пеньки.
