По губам графини фон Рюстов пробежала улыбка, которая тут же исчезла.
Судья, потребовав тишины, открыл заседание суда.
Харвестер встал и пригласил очередного свидетеля. Это была графиня Эвелина фон Зейдлиц. Она легко и грациозно заняла свое место, шумя серыми, отороченными черным, юбками. Ей удалось быть печальной, чтобы ее вид соответствовал происходящему, но не совсем в трауре, и по-прежнему женственно прелестной. Этой даме стоило немалого труда казаться скромной и вместе с тем произвести впечатление и не остаться незамеченной.
Рэтбоун тут же отметил, что она хороша собой, а вскоре понял, что его мнение разделяют и присяжные. Он прочел это на их лицах, увидев, как они ловят каждое ее слово и, конечно, верят ей.
Эвелина рассказала суду о том, как в Венеции и Фельцбурге до нее впервые дошли слухи об обвинении графини фон Рюстов.
Харвестера не слишком интересовало, что об этом говорили в Венеции, и он уточнил лишь два факта: поверил ли кто-нибудь в этот слух, или же тот был принят как абсурдный. Затем Эшли быстро перешел к вопросам о том, как к этому отнеслись в герцогстве Фельцбургском.
– Конечно, об этом много говорили, – ответила на его вопрос Эвелина, глядя на него широко открытыми карими глазами. – Такие слухи бесследно не исчезают.
– Разумеется, – криво улыбнувшись, ответил адвокат. – Когда эти слухи пересказывались, с какими, по-вашему, чувствами это делалось? В них поверили? – поинтересовался он, однако, заметив реакцию Рэтбоуна, тут же с едва заметной улыбкой поправился: – Пожалуй, я лучше поставлю вопрос иначе. Вы слышали, чтобы кто-то поверил в справедливость обвинения или повел себя так, что дал повод считать, будто он в это верит?
Эвелина стала серьезной.
– Я слышала, что некоторые люди восприняли это с удовольствием и передавали слухи другим, но уже не как предположение, а как достоверный факт. Слухи обрастают небылицами, особенно когда их распространяют враги. А враги принцессы получили от этого огромное удовольствие.
– Вы говорите о тех, кто находится в Фельцбурге, графиня?
– Конечно.
– Но принцессы не было там целых двенадцать лет, и она едва ли когда-нибудь туда вернется, – подчеркнул Харвестер.
– У врагов отличная память, сэр. Это те, кто так и не простил принцессе того, что принц любил ее, а еще больше – того, что она вынудила его покинуть страну и забыть о своем долге. К тому же у нее, как у всякого человека, достигшего таких высот, были враги, которые завидовали ей и были бы рады ее поражению.
Бросив взгляд на Зору, Эшли хотел было еще о чем-то спросить свидетельницу, но, поколебавшись, передумал. Намерения коллеги показались Рэтбоуну очевидными, но протестовать он не мог, ибо Харвестер промолчал.
Затем тот продолжил допрос.
– Итак, это возмутительное обвинение может нанести огромный вред принцессе благодаря услужливости врагов и завистников, которые, каждый по своей причине, давно не любили ее, – заключил он. – Обвинение, образно говоря, дало им в руки оружие именно в тот момент, когда принцесса оказалась одна и когда она наиболее ранима.
– Да, – кивнув, согласилась Эвелина. – Да, это так.
– Благодарю вас, графиня. Если вы задержитесь, возможно, сэр Оливер захочет задать вам пару вопросов.
Рэтбоун встал – скорее потому, что не хотел снова совершать ошибку. Он лихорадочно вспомнил, какие мысли осаждали его вчера вечером. Но как он мог задать мучившие его вопросы свидетельнице, с которой так осторожно обращался сам королевский адвокат Харвестер? У Оливера было только право перекрестного допроса, и он не должен был придавать своим вопросам новую и явно политическую окраску, к тому же основываясь на одних лишь предположениях.
– Графиня фон Зейдлиц, – начал он, задумчиво глядя на ее серьезное красивое личико. – Эти враги принцессы Гизелы, о которых вы упомянули, – люди влиятельные?
Эвелина не ожидала такого вопроса и не знала, что ответить.
Адвокат Зоры ободряюще улыбнулся ей.
– Как минимум, в Англии и, мне кажется, в большинстве других стран Европы, – пояснил он, – мы склонны романтизировать большую любовь. – Юрист понимал, что должен быть предельно осторожным. Все, что могло показаться присяжным направленным против принцессы, настроило бы их против него. – Все мы хотели бы оказаться на месте этих людей. Мы можем завидовать их любви и радостям, однако только тот, кто питал сильное чувство к одному из них, мог испытывать также настоящую ненависть. Разве не так было в вашей стране? Или, как я полагаю, в Венеции, где принцесса Гизела после замужества провела многие годы?
– Да… пожалуй, – согласилась свидетельница, нахмурив брови. – Конечно, мы любим влюбленных… – Она как-то нерешительно засмеялась. – Но их любят везде, во всем мире, не так ли? Мы не являемся исключением. Все же есть те, кто считает, что Фридрих не должен был отрекаться от престола. Но это совсем другое.
– Вы хотите сказать, в Венеции, графиня? – удивился Рэтбоун. – Неужели там это кого-то беспокоит?
– Нет… но, конечно…
Поднялся Харвестер.
– Ваша честь, мне кажется, вопросы моего коллеги не по существу.
Судья с сочувствием посмотрел на оппонента Эшли.
– Сэр Оливер, вы спрашиваете о том, что уже известно суду. Прошу вас, задавайте вопросы по существу и, если можно, о чем-то новом.
– Хорошо, ваша честь, – ответил Рэтбоун, в который раз повторяя себе, что терять ему нечего, а риск, возможно, того стоит. – Враги, способные навредить принцессе, о которых вы говорили, находятся в Фельцбурге, не так ли?
– Да, – кивнула фон Зейдлиц.
– Потому что в Венеции ко всему этому относятся безразлично. Венеция, прошу простить меня, полна королей без короны и трона. Для света принцесса всегда остается принцессой. В конце концов, Гизела – это вдовствующая принцесса, живет уединенно и может не заметить, что одним приглашением стало меньше. Для нее это уже не имеет особого значения. Ее друзья – а это все, что у нее осталось, – по-прежнему преданы ей, не так ли?
– Да… – Графиня Эвелина все еще не понимала, чего от нее хочет адвокат, и это непонимание было написано на ее лице.
– Я не ошибусь, если скажу, что враги, готовые причинить ей вред, – это не только какие-нибудь разочарованные бывшие воздыхательницы принца Фридриха, все еще помнящие обиду, но также люди влиятельные и сильные, пользующиеся уважением?
Зейдлиц уставилась на юриста, утратив дар речи.
– Вы уверены, сэр Оливер, что хотите получить ответ на ваш вопрос? – с беспокойством спросил адвоката судья.
Даже Харвестер был озадачен. Такой поворот в свидетельских показаниях, скорее мог усугубить и так уже сложное положение Зоры фон Рюстов, чем помочь ей.
– Да, ваша честь, если позволите, – заверил судью Рэтбоун.
