ГЛАВА ШЕСТАЯ
Следующие две ночи Римини почти не спал. Ему никак не удавалось найти удобное положение: как бы он ни повернулся — руки и ноги затекали, начинала болеть спина. Забывался он уже под утро — устав бороться с собственным телом, но так и не устроившись по-человечески. Такой сон, естественно, не мог быть ни глубоким, ни здоровым; даже отключившись, Римини не мог полностью расслабиться; ему на ум приходило сравнение с ночевкой на прозрачном стекле, закрепленном в воздухе. В четверг он проснулся раньше обычного, еще до того, как прозвенел будильник, — не то потому, что замерз, не то потому, что опять лежал в на редкость неудобной позе. Все тело ломило. Едва открыв глаза, он почему-то произнес про себя фразу, сохранившуюся в его подсознании, по всей видимости, со времен работы переводчиком: «Хотеть могут только тела, мы же теперь — лишь бесплотные призраки». Римини стал думать над тем, не настало ли время разрешить себе некоторые слабости, например позвонить в клуб и, сославшись на плохое самочувствие, взять выходной. По неосторожности он проговорился о своих крамольных планах за завтраком; тренер, пустив в ход уговоры и угрозы, сумел убедить его отказаться от столь неразумного шага. Настало время первой утренней тренировки. Римини приступил к упражнениям и впервые за все время, прожитое в квартире тренера, позволил себе послабления: снижал количество повторов, некоторые упражнения и вовсе пропускал. Тренер, поглощенный подготовкой собственного тела к очередному дню, посвященному физическому здоровью — собственному и других людей, — и привыкший к тому же к исполнительности ученика, не присматривался к тому, что, как и в какой последовательности делает Римини. Он не заметил, что в механизме покорности, направляющем жизнь его подопечного, что-то разладилось.
Сбои продолжились в клубе. Римини, замешкавшийся дома, был вынужден мчаться на работу на всех парах, чтобы не опоздать к первому занятию. В отличие от него, Дамиан решил в очередной раз позволить себе некоторую непунктуальность; Римини высказал ему свои замечания и сообщил, что упущенное время, в течение которого он слонялся из угла в угол по корту, безуспешно пытаясь не растерять обретенный с таким трудом рабочий настрой, будет вычтено из следующего занятия; юноша возмутился и заявил, что не заплатит тренеру оговоренную в месячном контракте сумму, если тот не проведет с ним полноценное занятие — как в этот, так и в следующий раз. Римини поскрипел зубами, но, решив не усугублять конфликт, молча вышел на площадку, знаком предложив Дамиану сделать то же самое. Поначалу их дуэль напоминала сварливую перебранку, принявшую форму перебрасывания мячика через сетку. Постепенно игра увлекла обоих, и Дамиан, казалось, совсем забыл об их разногласиях; он с удовольствием носился по корту за мячами, которыми Римини обстреливал противоположные углы площадки, азартно брал подачи инструктора и даже проявлял некоторую инициативу и изобретательность, выстраивая тактические комбинации. Римини всячески убеждал себя в том, что конфликт исчерпан, что никакой обиды на ученика он не держит и искренне радуется его успехам; на самом же деле в нем все кипело. Толком не отдавая себе отчета в том, что делает, он ближе к концу занятия разыграл не столько хитрую, сколько эффектную комбинацию из трех лихих размашистых ударов по разным углам корта (эти удары Дамиан не без труда, но все же взял, чем был очень горд), вывел соперника в центр площадки и в тот самый миг, когда Дамиан замер на месте, не зная, куда будет нацелен очередной удар, врезал по мячу с такой силой, словно это был снаряд не спортивный, но артиллерийский. Специально Римини никуда не целился, но мяч молнией перелетел через корт и угодил Дамиану прямо в лоб, между бровей. Дамиан не успел ни уклониться, ни подставить под мяч ракетку, ни вообще как-то среагировать. Он так и сел со всего размаху на грунт, посмотрел вокруг себя непонимающим взглядом и потерял сознание. Римини перепрыгнул через сетку и поспешил на помощь пострадавшему; спустя несколько минут Дамиан уже хныкал, сидя на скамейке и прижимая к распухающей шишке на лбу, салфетку, в которую был завернут лед из холодильника, — Римини же не мог подавить в себе чувство некоторого удовлетворения. Меньше всего желая, чтобы его довольную физиономию увидел всхлипывающий Дамиан, он стал смотреть в сторону, на террасу клуба, где как раз в этот момент появились Нэнси и Бони — вместе. Римини даже показалось (да нет же, не показалось, уверял он себя), что он увидел в руках у Бони спортивную сумку Нэнси. Они сели за столик, стоявший на ярком солнце. Затем Римини показалось — показалось, — что к Нэнси и Бони подскочил официант с двумя — двумя — бокалами на подносе; при этом его юный ученик и великовозрастная ученица о чем-то оживленно беседовали. Римини без лишних слов выпроводил Дамиана с корта, взмахом ракетки пригласил Бони на площадку, а сам, посмотрев на часы и произведя в уме несложные сопоставления, — эти двое время от времени пересекались после занятий, но никогда до них, — пришел к выводу, что картина с Бони и Нэнси в образе воркующей парочки была, наверное, все-таки галлюцинацией.
В отличие от Дамиана, Бони был сама неспешность. Он не бегал, но ходил по корту, не отбивал мячи и не принимал их, но делал ракеткой неопределенные взмахи в неопределенном направлении, впрочем, снисходя до этого лишь тогда, когда мяч уже летел мимо него. Пропустив мяч, он возводил глаза к небу, вытирал пот, который выступал у него на лбу исключительно в его воображении, и в знак досады на самого себя издавал негромкий, томный стон. Римини, не желая поддаваться на манипуляции, вознамерился разоблачить притворщика и стая специально гонять Бони из угла в угол, а потом предложил ему поменяться сторонами — не без злого умысла, потому что Бони теперь предстояло играть против солнца. У сетки Римини, не глядя Бони в глаза, заговорщицким тоном поинтересовался причинами его изможденности, сказав что-то про «бурную ночь». Бони не ответил. Еще десять минут беспрестанного обстрела мячами, и тренировка подошла к концу. Теперь Бони еле держался на ногах. Напоследок Римини в приказном тоне потребовал от него собрать все мячи. Бони посмотрел на площадку и в пришел в отчаяние: практически все они были на его стороне корта. «Сложи все в корзину, — сказал Римини. — Когда вернусь, чтобы все было в порядке». Бони поднял на Римини умоляющий взгляд, но тот уже повернулся к нему спиной и зашагал в сторону главного здания клуба.
Перепрыгивая через три ступеньки, он взлетел на террасу и заглянул в бар, ожидая увидеть там Нэнси. В баре было пусто. Тогда он вышел в главный вестибюль, убедился в том, что Нэнси нет и там, и вернулся в коридор, куда выходили двери раздевалок. На женской половине не было никого, вот только… Римини вздрогнул и стремительно вернулся в бар, услышав, как там хлопнула дверь; опять никого. Двери хлопали, кто-то передвигался по помещению — но только тогда, когда Римини поворачивался к ним спиной. Вновь выйдя на террасу, он прикрыл глаза от солнца ладонью и стал осматривать территорию клуба, начав с самого дальнего участка; он обвел взглядом площадку для крикета, скверик, чуть задержался на хорошо знакомом ему сарае с садовым инвентарем, оглядел один за другим пустые корты и наконец — оттягивать этот момент и дальше было просто унизительно — уперся взглядом в то, что и предполагал увидеть: на его корте царил полный порядок; мячи, все до единого, лежали аккуратной пирамидкой в корзине, а ученики, явно выполнившие работу вдвоем — сам Бони так быстро бы не управился, — о чем-то оживленно беседовали. Бони устало откинулся на спинку скамейки, а Нэнси, стоявшая спиной к Римини, более чем провокационно задрала блузу, чтобы почесать себе спину рукояткой ракетки. Римини на всякий случай закрыл глаза и помотал головой: а вдруг это все-таки ему снится? Затем, просчитав возможные траектории перемещения от террасы к корту и обратно, он пришел к выводу, что кому-то из них, ему или Нэнси, пришлось немало постараться, чтобы не встретиться на полпути. С лестницы он слетел в два прыжка и быстрым шагом направился в сторону корта. Нэнси явно напряглась, по всей видимости почувствовав его приближение. Бони тем временем взял наконец свою сумку, закинул ее на плечо и пошел в сторону клуба, но не прямым путем, а в обход, с той стороны, где ряд кортов шел параллельно железнодорожной линии.
