— Куда машина подевалась? — спросил он, еще раз окинув взглядом все окружающее.
— Исчезла, — тут же ответила девушка, сдержанно и негромко. — Как только вы прыгнули, так и исчезла.
Значит, водятся все-таки здесь нормальные люди. Из плоти, так сказать, и крови. С нормальным слухом. Реагирующие на вопросы. Впрочем…
Гридин убрал пистолет и протянул ей руку:
— Герман.
Лицо девушки оставалось серьезным и даже, кажется, слегка грустным.
— Ира, — представилась она, и Гридин ощутил прикосновение ее небольшой ладони.
На этот раз он имел дело не с глюком. И разноцветных хвостов у девушки не было. А машина? Тоже не глюк?
Он отпустил ее руку и спросил:
— Что ты видела? — И тут же спохватился: — Ничего, что я на «ты»?
— Нормально, — серьезно ответила девушка. — Внедорожник, здоровенный, серый. Выскочил у вас за спиной — и вперед…
— Откуда выскочил?
Девушка повела плечом:
— Из воздуха. Не проблема.
— Ага. Материализовался. — Гридин и глазом не моргнул. — То есть прибить мог вполне реально? Не зря я на стенку полез?
— Мог, мог, — покивала девушка. — Реально.
— А кто за рулем?
— Стекла тонированные, да и неважно это. Может, и никого. Это неважно, — повторила она. — Главное, что мог сбить насмерть. Затем и нарисовался. Я едва успела. Не знала, что вы именно тут появитесь…
— Та-ак… — Герман внимательно посмотрел на нее. — Давай-ка поподробнее, Ира. Не возражаешь?
Девушка, не моргая, выдержала его взгляд и ответила:
— Не возражаю. Особых подробностей не обещаю, но… — Она тоже, как и Герман до этого, осмотрелась и добавила: — Только не здесь. Лучше вон туда, в «Лилию».
Герман уже знал, что такое в данном случае «Лилия». Еще по дороге к супермаркету он прошел мимо этой невзрачной стекляшки, втиснутой между серыми боками двух многоэтажек. На лилию она была похожа меньше всего, и царь Соломон вряд ли стал бы завидовать ее красоте.
— Ну, пошли, — сказал Герман, вновь ненароком скользнув взглядом по плакату.
Плаката с призывающим к бдительности Скорпионом уже не было. А было объявление о приглашении на работу в магазин охранников и грузчиков.
То ли Скорпион действительно сумел подать ему знак — а значит, его, Германа Гридина, как-то ухитрялись не терять из виду, то ли (и скорее всего) это был очередной глюк. Неосознанный еще мозгом сигнал об опасности, трансформировавшийся в знакомый образ.
Герман покосился на сосредоточенно идущую рядом девушку. Кто она такая? С какой стати предупреждала? Можно ли ей доверять?
Словно прочитав его мысли, она, не поднимая головы, проронила:
— Не бойтесь, я-то не укушу.
— А тут есть и кусачие?
— Все может быть…
7
За три недели до того, как Герман Гридин оказался в зоне, в одном кабинете произошел разговор, в котором упоминалось и его имя.
Календарное лето уже набегало на финишную ленточку, но дни стояли по-прежнему жаркие, словно и впрямь планета вступила в эпоху глобального потепления. Солнце клонилось к горизонту, и сизая дымка висела над столицей.
Окна в кабинете были закрыты, работал кондиционер, в холодильнике стояла минералка — жить было можно.
— Вот, — сказал вошедший в кабинет мужчина средних лет другому мужчине средних лет, доставая из папки пожелтевший лист бумаги. — Раскопали исходную точку.
Второй положил бумагу на стол перед собой, охватил взглядом рукописные, не очень ровные строчки. Чернила были выцветшие, бледно-синие, кое-где буквы расплывались — в тех местах, где перо авторучки цеплялось за шероховатости низкосортной бумаги.
— «Директору автобазы… от Ширяева Павла Дмитриевича, — словно про себя начал ронять Второй слова, — водителя „студибеккера“, — он голосом выделил неправильную букву „и“, — номер… Объяснительная…»
Второй посмотрел на дату, поставленную возле подписи, и поднял глаза на Первого. Тот подкатил высокое кресло на колесиках и устроился сбоку от стола, держа на коленях прозрачную лиловую папку.
— Шестьдесят второй год? Ну, ты крот!
— Не я, — сказал Первый. — Но не перевелись еще, как видишь.
— И слава богу. Ширяев — это отец, надо понимать?
— Да.
Второй коротко кивнул и продолжил читать чуть ли не полувековой давности документ с двумя прорехами по краю от железок скоросшивателя, потирая коротко остриженную голову и время от времени озвучивая некоторые фрагменты:
— «В четыре тридцать выехал из… Направляясь на участок номер пятнадцать… Примерно на сороковом километре трассы… Зарево над лесом…» Та-ак… — Он опять бросил взгляд на Первого. — Прекрасно. «Затормозил, чтобы выйти посмотреть… Никакого пожара не обнаружил. Видимо, приснилось, заснул за рулем… Потом не помню… Примерно в тринадцать тридцать опять проснулся… Машина ехала на первой скорости… Опоздал на участок на три с лишним часа… Наверно, проспал где-то на трассе… Накануне вечером выпил сто гэ…» — Второй хмыкнул: — Ага, именно «сто гэ», не больше. Больше никто никогда не пьет. Если верить объяснительным и протоколам.
— Норма такая, — с напускной серьезностью сказал Первый. — А народ у нас дисциплинированный.
Второй с иронией покивал и вновь вернулся к бумаге:
— «…сто гэ разведенного спирта, без компании, потому что простудился… Груз доставил нормально, машина исправна…»
Второй подвинул листок по гладкой поверхности стола в сторону Первого и усмехнулся:
— Честные были. Моральный кодекс строителей коммунизма, да? Мог бы сказать, что застрял на трассе. Север, февраль, снег…
— А зачем ему было врать? — возразил Первый. — Написал, как оно и было: заснул за рулем. С кем не бывает? Да ведь и проверить могли насчет «застрял». Если бы захотели.
— Да, знаем таких, — задумчиво протянул Второй. — Засыпают, ничего не помнят.
— Или помнят, — заметил Первый. — Но Ширяев наш, Павел Дмитриевич, с супругами Хилл
[8]
потягаться не смог бы. То же самое повторил и нашим «тарелковедам». Собственно, потому и объяснительная сохранилась. Они потом ее изъяли из архива. Когда доклад готовили, туда. — Он показал пальцем на потолок. — Тогда ведь копали будь здоров! И бесшумно.
