Ко всему человек привыкает. К тому, что у жены появился другой. К «разведенному» состоянию. К перемене места жительства. К работе не по «педагогической» специальности. Бывшая жена тоже теперь жила где-то в недрах этого человейника. Вместе с новым мужем и дочкой. Его, Зимина, дочкой.
Дмитрий плюнул с балкона и, так и не увидев еще скрытого за спинами зданий солнца, вернулся в комнату. И твердой поступью направился к рабочему месту. За неделю нужно было завершить не только перевод одного рассказа, но разделаться и еще с двумя.
Но, прежде чем приступить, он, как всегда, проверил почту: писем не было, а был спам. Правда, пришло еще пять рассылок: «Аномальные новости», «Человек без границ», «Мир непознанного», «Энциклопедия культур Deja vu» и «The X-Files… Все тайны эпохи человечества». Но рассылки он читать не стал — не время было читать рассылки. Для этого есть воскресенье. Потом он заглянул в новости и пробежался глазами по заголовкам. Новостей, собственно, тоже не было, а был, опять же, спам. Перечень происшествий, как и в теленовостях. Точнее, в «телестрашилках».
…пострадавших при взрыве доставили в больницу…
…землетрясение силой 6,9 балла…
…врезался в людей, стоявших на трамвайной остановке…
…нанес пять ножевых ранений…
…экстрасенс «увидел» НЛО в московском небе…
Зимин вышел из «Яндекса». Все было, как обычно. Даже НЛО. Вполне рядовые сообщения.
С силой потерев виски, он добрался наконец до своего перевода.
И прочитал на экране дисплея:
«— …и неоднократно подтверждено: если у человека чего-то нет в сознании, то он это и не воспринимает, не видит, понимаете? И поэтому мы осознанно видим, слышим, чувствуем гораздо меньше, чем наш мозг воспринимает на самом деле, реально. Знаете, что такое „воронка Шеррингтона“?
Он отрицательно покачал головой. Каждое слово колдуна звучало как откровение.
— Это такое образование в нашем мозге, которое первично фильтрует все сигналы от рецепторов тела. Девяносто процентов отбрасывает как неинформативные, а остальные сигналы укрупняет, объединяет, обрабатывает по сформированным схемам и этаким фонтаном предъявляет бессознательному— и уже оттуда они частично, по принципу наибольшей важности, и проявляются в сознании. Поэтому люди осознанно видят именно ту реальность, которая сложилась в их сознании…
— …хотя реальность гораздо шире и глубже, — закончил он.
Колдун кивнул:
— Можно сказать и так. Осознай неподготовленный человек все и сразу — и он готовый пациент для психбольницы. Просто сойдет с ума.
— А вы? Мне говорили, что вы…
— Да, — прервал его колдун. — Но я погружался постепенно; знаете, как заходят в холодную воду? Я погружался в продолжение чуть ли не двух десятков лет, и ненадолго. — Колдун скупо улыбнулся. — Зато теперь могу видеть такое, чего не видят другие, и помогать другим, как зрячий помогает слепцам.
— Потому я и пришел к вам, — сказал он. — Я слышал, вы можете на миг сделать слепца зрячим».
Это было все. Ниже последней строки экран белел, как заснеженное поле, вид сверху.
Некоторое время Дмитрий с недоумением разглядывал это поле. Потом взял листок с английским текстом. Откинулся на спинку скрипнувшего офисного кресла, осторожно положил листок на клавиатуру и вновь перевел взгляд на экран.
«Я слышал, вы можете на миг сделать слепца зрячим».
— Стоп! — сказал он вслух и вновь потер виски.
Вчера, в первой половине дня, он закончил переводить предыдущий рассказ сборника. Так? Так. Сходил в магазин, потом неторопливо отобедал традиционной чашкой ряженки и традиционным бубликом… Перекурил на балконе… И приступил к следующему рассказу, вот к этому, про колдуна и «воронку Шеррингтона». Из-за этой воронки пришлось полазить в «Яндексе», дабы самому уяснить, что это за штука такая, и не напортачить при переводе. Да и вообще, работа с текстами требовала достаточной эрудиции и проверки разных сведений по справочникам и энциклопедиям. Благо, этого добра в Сети хватало, да и собственная библиотека у Дмитрия была немалой. Хочешь не хочешь, а приходилось быть знатоком.
Итак, он приступил к тексту о колдуне. До этой строчки о слепых и зрячих добрался довольно быстро, еще трех часов, кажется, не было…
А дальше? Дальше-то что было? На что ушел остальной день? Ясное дело, не на перевод, потому как нет его, перевода… Так чем же он вчера занимался после четырнадцати сорока или там сорока пяти?
Зимин невидящим взглядом уставился в стену, почувствовав, как почти мгновенно взмокла спина. Он понял, что совершенно, абсолютно, хоть убей и хоть ты тресни, не помнит, как провел половину вчерашнего дня. И вечер тоже. И как ложился спать.
Это открытие было настолько потрясающим, настолько неприятным и необъяснимым, что он довольно долго сидел, упираясь локтями в стол и уткнув кулаки в подбородок, продолжая отрешенно взирать на стену со вздувшимися желтенькими обоями. Никаких мыслей не было, вместо мыслей был какой-то невнятный шум в голове, просто неинформативный белый шум — и всё. Чуть позже он сообразил, что хочет броситься на кухню и поискать опорожненную бутылку, которую вчера почему-то осушил в одиночестве и без закуски. А то и две — слишком уж безнадежным и черным был провал в памяти. Но на кухню бросаться не стал: никаких бутылок там быть не могло.
«Амнезия…»
Это была, пожалуй, первая осознанная формулировка, и Зимин даже слабо усмехнулся: человек, потерявший память, вспомнил, как называется потеря памяти.
С чего бы это вдруг взялась у него амнезия? Ударили молотком по голове?
Зимин знал, что искать этот молоток так же бесполезно, как и несуществующую бутылку. Молотка не было, и бутылки не было. А потеря памяти — была.
Щипать себя он тоже не стал. Оттолкнувшись босыми ногами от пола, крутанулся вместе с креслом и принялся шарить взглядом по комнате в поисках сигарет. Из-за непривычной утренней рассеянности он только сейчас заметил свои джинсы и клетчатую джинсовую рубашку — одежда свешивалась с обоих подлокотников стоящего рядом с диваном кресла. Коль пачки «Бонда» не было на подоконнике, она могла лежать в кармане.
Зимин встал, по-прежнему не имея в голове почти ничего, кроме недоумения, и ощущая холодящее живот волнение от своего ни в какие ворота не лезущего открытия. И двинулся к креслу, проверяя на ходу, не кружится ли у него голова.
Голова не кружилась. И таблицу умножения он вроде бы помнил. И алфавит — как русский, так и английский.
В карманах джинсов сигарет не оказалось — там лежали только бумажник и носовой платок. Зимин потянулся было к рубашке, но заметил, что обе штанины заляпаны засохшей грязью. Он терпеть не мог грязи на одежде и обуви и тщательно за этим следил. А тут… И главное — откуда? В этой одежде он вчера ходил в магазин, но где можно было умудриться набрать столько грязи в сухую солнечную погоду?
