Герман переступил с ноги на ногу. Зубастые твари в голове почему-то сменились неясными фигурами Данте и Мильтона, они шептали о Стиксе, Флегетоне и прочих водных артериях Ада. К великим поэтам прошлого не преминул присоединиться сибирский шаман Николай — сухощавый мужчина лет сорока с лишним, в котором вроде не было ничего колдовского. И мухоморов он не ел, во всяком случае, при Гридине, а вот коньячку они разок-другой выпили, и не так уж мало. И даже не разок-другой, а побольше. Николай участвовал в подготовке Гридина к этой операции, и именно от него Герман узнал некоторые любопытные вещи.
Как говорил Николай, по горизонтальной оси шаманского бубна протекает река, соединяющая мир живых людей и их предков. И не случайно древние могильники устраивали на островах или окружали рвами — водные преграды отделяли загробный мир от мира обыденного…
Безусловно, ассоциативное мышление — штука хорошая и нужная, но порой лучше обойтись без него. Ну при чем тут Данте с Мильтоном и приглашенный руководством «Омеги» шаман Николай? Весьма широкого, между прочим, кругозора человек.
«Извините, ребята, — мысленно сказал Гридин. — Какие, на хер, ахероны, какие стиксы?»
Приминая подошвами хоть и зеленую, но все-таки невзрачную траву, он решительно спустился к реке и тронул воду носком ботинка.
Опа! Вода подалась в стороны, облегая ботинок, но не касаясь его, словно ступня Гридина была окружена неким, столь любимым фантастами, силовым полем. Герман осторожно двинул ногу вперед — и вода послушно попятилась, отозвавшись на это движение. Кажется, его тут действительно приняли за Моисея… Хотя, скорее всего, никакой воды просто не было.
«Не ведись на всякие заморочки, Гера, — говорил ему Скорпион. — Иначе и шагу не сможешь ступить».
Однако тот же Скорпион, он же в миру Станислав Карпухин, говорил и другое:
«Но присматриваться надо постоянно, и если что — назад, в сторону, кувырок, прыжок, обратные маятники, что угодно… В аут, на угловой… Только быстро!»
Даже еще не подняв голову от воды, Гридин понял, что поблизости появилось нечто новенькое. Это «новенькое» оказалось обычной и довольно старенькой серой моторкой-дюралькой с облупившейся краской. Лодка, выставив нос на песок, покоилась в трех метрах от Гридина, и можно было подумать, что она торчит здесь лет сто, а то и больше, а не появилась секунду-другую назад. Или тут правильнее сказать — проявилась? Назвать ее моторкой Герман поспешил, поскольку подвесного мотора в наличии не было. Весел тоже не было. Отсутствовал в лодке и сам Харон — голову Гридина никак не хотели покидать все эти загробные ассоциации.
Можно было, наверное, игнорировать неожиданно возникшее плавсредство и перейти на другой берег по дну реки, коль она так охотно расступалась. Но вдруг не просто расступалась, а заманивала? Где гарантия, что на середине, на самой глубине, вода не зальет его с головой? А твари мигом оттяпают ноги-руки и эту самую голову. Мало ли что… Правда, лодка тоже могла быть приманкой для простофиль.
Ладно!
Гридин вынул пистолет и походкой крадущегося кота подошел к дюральке. Внимательно осмотрел ее, постучал по борту ногой — звуки были глуховатыми, но прозвучали в тишине, как выстрелы. Герман шагнул в лодку и, внутренне подобравшись, стал ждать последствий.
Последствия оказались не из разряда неприятных или, не дай бог, трагических. Лодка плавно, кормой вперед, отчалила от берега, еле слышно прошуршав днищем по песку. Столь же плавно, как при замедленной съемке, развернулась и неспешно понесла замершего на полусогнутых ногах Гридина на другую сторону.
2
Ступив на противоположный берег, Герман оглянулся. Лодка уже медленно кружилась на середине реки. Харон так и не появился.
«Вот и хорошо, — подумал Гридин. — Обола-то я с собой не захватил»
[3]
.
А еще он подумал о тех, кто пользовался этой лодкой. Если, конечно, перед ними появлялась именно лодка. Перед теми, кого забросили сюда раньше, до него.
Пистолет он решил в кобуру не убирать, и на мгновение возникло у него острое желание пальнуть по кустам, дабы посмотреть, во что это выльется. Однако подобные желания он научился обуздывать давным-давно, еще в училище. Помнилось, как сплошняком несло спиленные древесные стволы по быстрой Сухоне, сплошняком стояли высоченные сосны над обрывом, и он точно знал, где там спрятана метка, и готов был влепить туда всю обойму. Раз-раз — и отдыхать. Или играть в волейбол. Но — нельзя. Нельзя. Не та задача…
Вот именно: не та задача. Не для того его сюда доставили, чтобы без толку стрелять по кустам. И вообще, нет на задании ничего лучше, чем обойтись без стрельбы. Ручками, ручками, тихонько, без шума и пыли — и клиент готов. Саня Столяров любил шумовые эффекты, чтоб фейерверк, чтоб все гремело и полыхало, и у всех, как говорится, полные штаны. И получилось в итоге — «в полдневный жар в долине Дагестана…»
Впрочем, от этого никто не застрахован.
Он старался держаться поближе к кустам, шагая вперед в прежнем размеренном темпе, и вскоре заметил одну любопытную особенность местной флоры. Каждый куст издалека выглядел наброском, этюдом — кое-как собранные в веник тонкие ветки с серыми, неопределенной формы листьями, что-то схематичное, непрописанное. Но когда расстояние сокращалось, приобретал индивидуальность и обогащался деталями и расцветкой. С десяти шагов было уже отчетливо видно, что ветки покрыты кофейного оттенка корой, а листья вовсе не серые, а зеленые, мясистые, с красноватыми, смахивающими на иероглифы прожилками и мелкими зазубринами по краям. Герман приостановился и оглянулся — и обнаружил, что те кусты, которые он миновал, вновь превратились в серые наброски. А вот ни реки, ни лодки видно уже не было.
Очередной куст заставил Гридина присмотреться. Листья там были уж очень странные — ни дать ни взять кисти рук со скрюченными пальцами, только не обычного, телесного, а какого-то лягушачьего цвета. Герман остановился в двух шагах от куста и принялся его разглядывать сверху донизу. Да, картинка была не из приятных. Он отчетливо видел неровные, словно обгрызенные, ногти, и грязь под ногтями… В следующее мгновение многочисленные пальцы слабо зашевелились, а потом, при полнейшем безветрии, листья захлопали друг о друга, словно встречая пришельца аплодисментами. Выглядело это совсем уж тошнотворно, и Гридин поспешил удалиться от странного куста. И рукоплескания сразу стихли.
Этот внезапный сюр вновь вернул его мысли к шаману Николаю, которого Скорпион, без всякого намека на улыбку, как это он умел делать, называл Улуу Тойоном — «великим господином». Был такой бог, только с еще более длинным именем, отец и покровитель воронов — сам же шаман Николай о нем и рассказал. Улуу Тойон обитал в верхнем мире в образе ворона, а Николай был чернявым и длинноносым.
