Герман вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, как и когда у них появился шаман. Точнее, когда он, Герман Гридин, впервые встретился с шаманом. Кто их познакомил? Скорпион?
Он напрягал мозги со всем усердием, потому что заняться все равно было нечем, — и не смог вспомнить. Оказалось, что в памяти у него дыра.
Разумеется, дыра эта образовалась не от удара молотком по голове. Дыру эту сделал шаман, и значит, так было надо в интересах дела. Для выполнения задачи, которую он, Герман Гридин, успешно проваливает.
Герман встал и громко, от души, выругался. Мат ушел в темноту, как в губку, не породив в «мешке» ни единого отзвука. Но в мозгах наступило просветление.
В этом царстве иллюзий не могло быть никаких каменных «мешков». То есть, быть-то, может, они и были, только он, Герман Гридин, в них не попадал. Он сделал всего лишь один шаг назад, отступая от Анубиса, — и вокруг него тут же воздвиглись стены. Возможно ли такое?
Пожалуй, нет. И вырезанных кадров не было — он успел заметить, как появлялись эти стены. Просто он теперь видит больше, чем обычный человек, — шаман ли тут постарался или зона, сейчас не имеет значения (хотя те листки с рассказом о «воронке Шеррингтона» могли быть именно подсказкой шамана). Может, он, Герман Гридин, всю жизнь заперт в тесной камере, но не видит ее, и она не мешает ему жить. А значит, нужно наплевать на эту камеру, убедить себя в том, что ее нет, — и она исчезнет.
Сосредоточиться и заняться аутотренингом. Нет вокруг никаких каменных стен!
И пистолет он просто выронил, поддавшись влиянию иллюзий. Правда, Ира говорила, что его могут не только выбросить отсюда, но и прибегнуть к мерам покруче, — но кто такая Ира? Ей просто зачем-то нужно, чтобы он как можно скорее добрался до цели, — вот она и стращает…
— Нет вокруг никаких каменных стен, — твердо сказал Герман вслух.
И это заявление не осталось без внимания.
Гридин увидел свет, словно перед лицом бесшумно открылось небольшое окошко. За окошком был все тот же подземный зал, и его почти полностью заслонила шакалья голова Анубиса. Один из богов древнего народа стоял перед самым оконцем, и Герман видел, как неестественно сияют глаза этого потустороннего существа — проводника души сквозь прижизненную тьму невежества в Дуат небесный
[21]
.
Весы пропали, как и птицеголовый «писец богов» Тот. Другие участники загробного судилища тоже исчезли — или просто пересели подальше, растворившись в полумраке.
— Выслушай меня, пришелец, — сказал Анубис, не раскрывая пасти, словно был чревовещателем.
— Валяй, — согласился Гридин. — Только не надо убеждать меня в том, что я занимаюсь ерундой, и мне лучше попить где-нибудь пивка и топать туда, откуда пришел. Я такое уже слышал и уходить не собираюсь. Я должен сделать свою работу.
— Убеждать я тебя ни в чем не буду, — заверил Анубис. — Мы просто предлагаем тебе сделать выбор. Либо ты даешь слово, что покинешь наши края, и тогда я тебя выпущу из темницы. Либо так и останешься в ней. Мы не хотим перемен.
Герман усмехнулся, потому что ему вспомнилось одно весьма спорное утверждение: на этой земле никто не хочет перемен, кроме обделавшегося младенца; да и тот поорет, поплачет, а потом угреется и уснет…
— Я не знаю, о каких переменах ты говоришь, уважаемый, но повторяю. Возможно, ты меня не расслышал. Я из этих краев не уйду, потому что должен сделать свою работу.
Герман говорил самым безапелляционным тоном, поскольку был уверен: раз с ним начали вести переговоры, значит, не могут удержать его взаперти. И справиться с ним тоже не могут. Правда, с таким утверждением спешить все же не стоило.
— Дай слово, и я тебя отпущу, — словно не услышав его, повторил шакалоголовый.
«О, святая простота, — подумал Гридин. — Да мне это слово дать и нарушить — как два пальца об асфальт…»
Но все-таки никаких клятв ему давать не хотелось — мало ли что… «Солнце останавливали словом, словом разрушали города»
[22]
.
— Послушай, а ты и в самом деле бог Анубис? — спросил Герман, развлекаясь.
Потому что уже увидел то, чего не мог видеть шакалоголовый, не имевший глаз на затылке. На бога-то Анубис явно не тянул — он был не всеведущ, и не знал, что творится у него за спиной.
— Мы все прибыли сюда из-за небесной реки, — сказал Анубис. — Вы позвали нас, и мы появились.
— То есть мы поверили в вас, и вы сотворились?
— Нет, это мы поверили в вас…
«Абракадабра», — подумал Герман и сделал шаг в сторону, чтобы не угодить под пулю. Поскольку появившаяся в зале девушка Ирина уже целилась из пистолета в спину Анубису.
— Я жду твоего слова, пришелец.
— Да не дам я тебе никакого слова. Мне работать нужно.
Выстрел прозвучал как бы вполголоса. Анубис не упал, но глаза его тут же померкли, и он начал оплывать подобно свече.
Оконце растянулось во все стороны, как резиновое, и сверху хлынул свет. Гридин успел только перевести взгляд с продолжающего расползаться бугорка, что остался от шакалоголового, на замершую возле весов девушку — и световой поток навалился на него и понес, понес, понес…
Бороться с ним было бесполезно, Германа крутило и вертело, и он молча молил Бога о том, чтобы тот уберег его от столкновения с чем-нибудь твердым. Ему хотелось верить, что Бог находится в зоне покрытия, и услышит, и примет меры.
И тут раздался еще один выстрел, уже во весь голос.
— Герма-ан! — закричали со всех сторон, и от этого крика голова его словно взорвалась.
Все вспыхнуло — и померкло…
18
До подъезда оставалось совсем немного, когда передняя дверца приткнувшейся под липой серой иномарки приоткрылась, и оттуда высунулся лысоватый мужчина.
— Дмитрий Алексеевич, можно вас?
Зимин немного удивился, но покорно подошел и остановился перед выбравшимся уже из авто незнакомцем в светлых брюках и светлой же, в полоску, рубашке навыпуск. В машине сидел и курил еще один, тоже в светлом. Обоим было под пятьдесят. Кажется, этот автомобиль стоял здесь и тогда, когда Зимин только вышел из дому, направляясь в магазин. Да, точно, стоял, и о заднее колесо терся знакомый рыжий кот. Теперь кот развалился неподалеку, в песочнице на детской площадке.
— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич, — сказал лысоватый. — Хотелось бы с вами поговорить. Если, конечно, не возражаете.
Зимин не успел еще произнести ни слова, когда незнакомец протянул ему какую-то серую «корочку». Не продемонстрировал в открытом виде, не выпуская из собственной руки, а вручил Зимину, дабы тот, не спеша, все прочитал и все уразумел.
