Дмитрий переложил пакет в левую руку, а правой, не без некоторой смутной тревоги, молча взял удостоверение, зачем-то посмотрев по сторонам.
Это было именно удостоверение, судя по тисненому серебром слову. Зимин открыл его и увидел фотографию стоящего перед ним человека. С печатью. И стал читать, что там написано.
А написано там было совсем немного:
Федеральная служба безопасности
Российской Федерации
Сектор двадцать два
(Именно так было написано, не цифрами, а словами.)
Осипов
Владимир
Николаевич
Дата. Подпись. И еще одна печать, четкая, уверенная.
Первым делом Зимин подумал о своих переводах. В одном из них, уже отправленном в издательство, он написал: «Это был агент треклятой российской спецслужбы». Правда, в оригинале было еще круче: «fucking»; это американец в тексте так характеризовал своего противника. А вторым делом он подумал, что все это полнейшая фигня, и страх перед «органами» давно бы уже пора выдавить и забыть о нем навсегда.
Он вернул удостоверение Осипову Владимиру Николаевичу и задал вполне естественный вопрос:
— А в чем дело?
— Хотелось бы с вами поговорить, — повторил эфэсбэшник из двадцать второго сектора, шагнул к задней дверце автомобиля, открыл ее и сделал приглашающий жест: — Прошу. Вы нас очень обяжете, Дмитрий Алексеевич.
Но Зимин не сдвинулся с места. Вновь переложив пакет в правую руку, он поглядел на второго, черноволосого, безучастно рассматривающего малолюдный двор сквозь лобовое стекло, и перевел взгляд на лысоватого:
— Это что, допрос?
— Это не допрос, Дмитрий Алексеевич, никоим образом не допрос, — мягко ответил Осипов. — На допросы мы вызываем. Это беседа с целью выяснения некоторых обстоятельств.
— И каких же?
Зимин вдруг понял, что чувствует себя совершенно спокойно и уверенно, и что ему любопытно узнать, зачем пожаловали по его душу два ответственных, наверное, работника весьма серьезной конторы. С ФСБ он дела никогда не имел.
— Мы вас не будем никуда увозить, — улыбнулся лысоватый, продолжая стоять у открытой задней двери. — Просто в машине удобнее. Не на скамейке же беседовать. Я сяду вон там, в уголке, а вы вот тут, с краю, и дверку можете не закрывать. Речь пойдет о вашей позавчерашней поездке в район Московского моря.
Зимин отреагировал не сразу — таких слов он никак не ожидал. А потом произнес чуть ли не с облегчением:
— Ах, вот как… Так вы что, хлеб у Ажажи отбираете?
Осипов едва заметно поморщился:
— Ажажа имеет дело с иллюзиями, Дмитрий Алексеевич. А мы — с фактами.
— Значит, есть и факты?… — задумчиво протянул Зимин.
Ему показалось, что повеяло вдруг каким-то чужеродным космическим холодом, и окружающее превратилось лишь в подделку под реальность, как в старых «Секретных материалах» и прочих кинотворениях про пришельцев. «Факты», — сказал эфэсбэшник. ФСБ занимается именно фактами. Это было и страшновато, и интересно. Все равно что зайти в какой-нибудь засекреченный ангар, где обитает настоящий динозавр.
— Да, фактов хватает, — подтвердил Осипов (майор? подполковник? полковник?) и вновь повел рукой в сторону распахнутой задней дверцы.
— Ну, что ж, — сказал Дмитрий. — Побеседовать-то я согласен. Только, боюсь, пользы от этой беседы вам никакой не будет. Я ведь ничего не помню. Понимаете?
Лысоватый слегка поднял брови, а черноволосый, уже докуривший сигарету, повернул голову и внимательно посмотрел на Зимина. У него было приятное добродушное лицо любителя застольного хорового пения.
— Понимаю, — сказал Осипов и осторожно потрогал кончик своего мясистого носа. — Это нам знакомо. Давайте, так, Дмитрий Алексеевич: я вам кое-что расскажу, а потом мы все вместе подумаем, что делать и как быть. Шансы на свет в конце тоннеля есть.
— Хорошо, — не стал возражать Зимин и сделал шаг к машине.
Лысоватый тут же ловко нырнул в салон, скользнул по сиденью к противоположной дверце и развернулся чуть ли не боком к спинке. Зимин присел с краешку и положил пакет на колени.
— Дверь не закрывайте, — сказал Осипов. — Запаримся.
Черноволосый, видимо, ни представляться, ни показывать свою корочку не собирался. Он так и остался сидеть за рулем, демонстрируя Зимину крепкий затылок.
— Ничего не помню, — повторил Дмитрий, словно ему не верили, а он пытался убедить в том, что говорит правду. — Так что это вы меня очень обяжете, если объясните, что со мной стряслось. Зачем я пришельцам понадобился? Никаких важных секретов я не знаю, да и не важных тоже. Уж если кого и похищать, так это вас, наверное, а не меня. — Зимин с улыбкой посмотрел на Осипова.
Тот скупо улыбнулся в ответ:
— Видите ли, Дмитрий Алексеевич, речь не идет о неких космических рейнджерах, с какой-то целью похищающих людей, а потом заставляющих их забыть о самом факте похищения. Подавляющее большинство таких историй не соответствует действительности. Неадекватных личностей у нас всегда хватало, и чем дальше, тем их больше.
Зимин недоверчиво хмыкнул и спросил:
— То есть как — о пришельцах речь не идет? Вы же сами говорили: фактов хватает. Я этой темой довольно давно интересуюсь, и, по-моему, свидетельств более чем достаточно. Есть же фото, видеосъемка, следы…
— Безусловно, много чего есть, — согласился Осипов. — Но о космических пришельцах я не говорил. А говорю я, напротив, о том, что никакие внеземные существа к этому никоим образом непричастны. Ну, нет у нас — во всяком случае, пока — убедительных доказательств существования внеземной разумной жизни. Мы склонны считать, Дмитрий Алексеевич, что у всех этих так называемых «аномальных явлений» сугубо земные корни. Может быть, это покажется вам совершеннейшей фантастикой, пофантастичней внеземного разума, но есть вот такое допущение: вся совокупность аномальных явлений — это порождение Коллективного Разума нашей с вами планеты. Коллективный Разум — это не простая сумма составляющих его индивидуумов, это нечто большее. Иное качество, понимаете?
— Понимаю, — помолчав, медленно ответил Зимин. — Закон перехода количества в качество. Гегель, кажется.
— Вот-вот, — покивал Осипов. — Этот Коллективный Разум нельзя ни увидеть, ни услышать, ни пощупать, ни сфотографировать. Он не существует как обычное физическое тело. Но он — есть. И может оказывать влияние на свои собственные составляющие, то есть на нас с вами. В собственных целях, о которых пока приходится только догадываться.
Зимин усмехнулся:
— Судя по тому бардаку, что творится в мире, цель у него одна: разрушить самого себя…
— Возможно, — сказал Осипов. — Но совсем не обязательно. Итак, что мы имеем? Хотим мы этого или не хотим, но нами управляют. И это нужно принять как данность, как неизбежность рассветов и закатов. Наш мозг, как известно уже довольно давно, принимает решения раньше, чем мы можем это осознать. Мозг решает сам, без участия сознания, а мозг — это одна из клеточек Коллективного Разума.
