Да, он действительно блефовал. Не было никакой необходимости что-то у нее выпытывать, загонять, так сказать, иголки под ногти. В плане операции она не значилась, и работать Герман должен был без нее.
Правда, она уже не раз его выручила…
— Стрелять где научилась? — спросил он, словно и не было до этого произнесено никаких слов. — Или сейчас этому в школе учат?
— Чему сейчас только не учат, — вновь по-взрослому ответила девчушка, продолжая сочувственно смотреть на него. — И ученики сейчас способные. Много не рассуждают. Это старомодный Гамлет вопросами всякими маялся. Сейчас маяться не будут: Клавдию пулю в лоб, с мамы Гертруды бабок побольше за молчание, друга Горацио премьер-министром, Лаэрту бутылку, Офелию в постель — и никаких проблем. И конечно, «ту би». Быть. Без вариантов.
Гридин молча разглядывал ее, и внезапно ему в голову пришла абсолютно абсурдная мысль. Эта девочка вовсе и не девочка, а какая-нибудь биомеханическая кукла-зомби, созданная ушлым шаманом. Своего рода голем, сотворенный ему, Гридину, в помощь.
— Мда-а… — протянул он и, глянув в окно, принялся мерить шагами площадку. — Будем считать, что поговорили. Долго еще нам здесь торчать?
— Вы вот меня про Гудвина спрашивали, — сказала Ира, проигнорировав его вопрос. — Про волшебника из страны Оз. Ну, Изумрудного города. А про историю Орфея и Эвридики вы не слышали?
Герман круто развернулся и остановился перед ней.
— В огороде бузина, да?
— Не знаю, что там в огороде… Кто это будет в огороде бузину разводить? Но вы, как бы, Орфей.
Гридин почесал подбородок рукояткой пистолета, мельком взглянул на ее правую руку с изображением бабочки.
«Психея то ползет по земле червяком, то взлетает к небесам бабочкой… Бабочкой, Герман!..»
— А ты, как бы, Эвридика? — спросил он.
— Нет, — мотнула головой Ира. — Эвридику вы ищете. Ну, условную Эвридику.
— И ты туда же, — с досадой сказал Гридин. — Мне тут один уже впаривал про Загробье. Лысый такой, глиняное изделие. Это не твой напарник?
— Наоборот.
— И что значит «наоборот»? — пробормотал Гридин. — В детстве, помнится, завидовал Алисе. Вот, мол, повезло девчонке! Сколько «приключениев»! «Все страньше и страньше, все чудесатей и чудесатей» — так, кажется, в переводе Заходера? А сейчас уже не завидую. И не хотел бы на ее месте оказаться, в кроличьей норе или за зеркалом. Видно, запал пропал…
Он посмотрел на бесстрастную Иру, заложил руки за спину и вновь принялся расхаживать по площадке, как узник по камере.
— А что касается истории Орфея и Эвридики, — продолжил он тоном занудного преподавателя, — то «нэ так всо было, савсэм нэ так», — как сказал бы Отец Народов. Не было никакого нисхождения певца в царство Аида за душой погибшей возлюбленной. Была совсем другая история.
— Какая же? — с внезапным интересом спросила девушка.
Герман повернулся к ней.
— Это тоже всего лишь одна из версий. Орфей, уважаемая Ирина, был одним из так называемых Великих Посвященных. Таких, как Рама, Гермес, Пифагор, Иисус Христос… Был он сыном бога Аполлона и жрицы храма Аполлона, служителем Диониса, а уже потом — создателем священных мелодий, стихов и мудрых книг. Как всегда, вся эта история связана с обычной и вечной борьбой за влияние. Против него восстали жрицы-вакханки, стремившиеся восстановить культ Гекаты, — была такая жуткая богиня. Лидером этой, так сказать, партии была главная жрица Гекаты. Если мне не изменяет память, звали ее Аглаониса.
— А Эвридика?
— А Эвридика в это время уже стала женой Орфея. Но Аглаониса положила на нее глаз. Жрица была лесбиянкой, ну и… — Герман развел руками и тут же спохватился: что это он мелет несовершеннолетней?
— И что дальше? — поторопила его Ира.
— В общем, жрица хотела вовлечь Эвридику в культ вакханок, — после заминки продолжил Гридин. — А Орфей, видя такое дело, пригрозил Аглаонисе, что голову ей оторвет, если она не отстанет от его жены. Вакханка не шибко испугалась и приказала своим отравить Эвридику. Как положено, яд в чашу с вином — и финиш. А тело сожгли на костре. Орфей впал в отчаяние и пошел бродить по всей Греции — просил жрецов вызвать ее душу и сам искал в разных пещерах… Шекспир верно подметил: «Чтоб мы как должно ценное ценили, оно должно покоиться в могиле»…
Девушка сидела, подавшись к нему, и слушала с таким вниманием, словно Гридин пересказывал ей какой-нибудь боевик. На какое-то время он даже потерял представление о том, где они находятся и почему. Нет, не потерял, конечно, а как бы отодвинул в сторонку. И продолжал разливаться Шехерезадой или ученым лукоморским котом, пошедшим налево (или направо?), будто тешил сказкой собственную дочку. Может, и на самом деле была у него где-то собственная дочка, только он об этом ничего не знал.
— В конце концов добрался он до Трофонийской пещеры. Жрецы там проводят посетителей через трещину, и те спускаются к огненным озерам, которые находятся глубоко под землей. Судя по всему, в глубинах полным-полно вредных испарений, там трудно дышать — и одни возвращаются с полпути, другие идут дальше и умирают от удушья, а третьи, самые настырные, может, и добираются до озер. Но, вернувшись, теряют рассудок. Орфей, разумеется, дошел до конца, как и положено герою, что-то там увидел, о чем нельзя говорить, — и вернулся в здравом уме. Тут же уснул, и ему привиделась Эвридика. Сказала, что он ее не там ищет. Она, мол, пребывает в обители мрака между Землей и Луной. Чтобы освободить ее оттуда, Орфей должен дать Греции свет. И тогда душе Эвридики вернут крылья, и она вознесется к светилам, в сферу богов. И вот там-то их души когда-нибудь и обретут друг друга. Именно после этого видения Орфей и стал постигать тайные знания и проповедовать свое учение. Никаких нисхождений в подземное царство и концертов перед его владыкой Аидом и супругой его Персефоной не было, и Эвридику свою Орфей увести оттуда не пытался. А потом его убили… Такая вот история.
— Ну, вам здесь такое не грозит, — немного помедлив, сказала Ира. — Однако ум за разум заехать может, без шуток.
— Охотно верю, — кивнул Гридин. — Но рассчитываю на то, что сработают защитные механизмы психики. И уберегут меня от дурдома.
«А чем не идея? — подумал он. — Может, они давно уже сработали, и вокруг совсем не то, что мне кажется… Определенно не то…»
— Значит, никакого царства мертвых, никакого Загробья? — спросила девушка.
Герман развел руками:
— Факты, Ира, — где факты? В загробную жизнь можно только верить, потому что вера в фактах не нуждается. Она самодостаточна, основывается на самой себе. Это уже дело личного выбора. Человек верит в то, во что ему хочется верить.
— А свидетельства тех, кто пережил клиническую смерть, — это разве не доказательство?
— Пресловутая «жизнь после жизни»? Ты знаешь, Ира, один мой… приятель выбрался, как он говорит, с того света. Тот свет — именно свет, он там летал, парил вместе с давно умершим братом. И был ему там очень радостно, легко и хорошо. Но сам он не верит, что действительно умирал. Был у черты, да, — но не пересек. Все эти свидетельства можно и по-другому объяснить, без всякой мистики. Наверное, ты и сама знаешь. Галлюцинации и иллюзии… И прочее.
