Парень вроде намеревался направиться к выходу, но сделал короткий шаг к Зимину. Никто, кроме Дмитрия, не обращал на него внимания, и коллега парня делал вид, что он сам по себе. Хотя и напрягся — Зимин это видел.
Он все сейчас видел и понимал, словно прорезалось у него какое-то неведомое новое чувство. Но продолжал сидеть, не шевелясь, оглушенный непрекращающимся воем сирены. И знал, что вот-вот игла как бы невзначай ужалит его в ногу. Совершенно незаметно для окружающих. Одно легкое, вроде бы случайное движение — и всё…
И в этот миг маршрутка резко тормознула. Откормленный черный «мерин», подрезав хрупкую «ГАЗель», беспардонно вывернул перед ней, нагло показывая лоснящийся широкий зад. Из кабинки водителя маршрутки донесся мат, и парня с иглой по инерции бросило туда. Воспользовавшись тем, что время теперь словно застыло, Дмитрий вскочил с места и, не сводя глаз с иглы, — он теперь ясно разглядел ее! — ринулся вперед. Дернул ручку, открывая дверь…
— Куда?! — дико завопил водитель, уже начавший вновь набирать скорость, чтобы проскочить на зеленый вслед за «мерседесом».
Зимин едва услышал этот крик в грозном вое уже не одной, а десятка, сотни пронзительных сирен. Он хотел выпрыгнуть на бордюр, но сзади его ударили по щиколотке — это дотянулась до него нога того страшного парня с квадратным подбородком, профессионального убийцы. И пусть даже не убийцы, пусть в той игле не яд, а усыпляющее — какая разница? Усыпят, уволокут к себе, выкачают все, что им нужно, из мозгов — и в расход. Нельзя оставлять его на этом свете, слишком много знающего. Нет человека — нет проблемы.
Дмитрий споткнулся — и не выпрыгнул, а вывалился из маршрутки на улетающий назад серый асфальт. И, перекрывая завывание сирен в голове, донесся до него истошный нарастающий визг тормозов…
22
— Долго вы еще тут оставаться намерены? — мрачно спросила девушка, нетерпеливо постукивая носком кроссовка по торчащему из газона пеньку. Словно намереваясь выломать этот пенек и зафутболить куда-нибудь подальше. Или в Гридина.
— Не суетись, — отмахнулся Герман, продолжая сидеть на перекладине.
Лезть в опасную зону ему совсем не хотелось.
Нужно было все расставить по полочкам, охватить одним оценивающим взглядом и принять решение о своих дальнейших действиях. Не слепо выполнять приказы, которые «не обсуждаются», а самостоятельно определить, куда идти, с чего начать и что делать. И нужно ли вообще что-то делать. Играть роль марионетки Гридин не собирался. Не его это был стиль.
Герман поерзал на трубе ограждения, устраиваясь поудобнее, бросил беглый взгляд на девушку. Она уже перестала пинать деревяшку и присела на корточки, повернувшись к нему спиной. Плечи у нее были грустно опущены, голова поникла.
Вновь, словно спохватившись, окатила боль между лопаток, и все то же непонятное чувство утраты резануло душу. А на душе у него и так было не совсем хорошо.
Эх, Скорпион… Станислав… Стас… Ты ведь знал, что тут не просто зона, а опасная зона. Вредная для здоровья. И ни словечком не обмолвился, не предупредил, не намекнул. Остерегался, что он, Герман Гридин, откажется, упрется рогом, узнав, в какую дыру его намерены засунуть? В дыру, где полным-полно вырвавшихся на свободу галлюциногенов, а они, небось, не только на мозги действуют, но и печенку кромсают, и легкие гложут, и все кишки в мертвый узел скручивают… Отнимутся руки-ноги, и сделается он, Герман Гридин, живым трупом. Или просто — трупом. И даже — «мертвым трупом». В очень скором времени, по возвращении в родные пенаты.
«Пусть гибнут друзья, лишь бы враги погибли».
Именно этим советом Цицерона решил воспользоваться Стас?
Или просто не счел нужным говорить о таких мелочах? «Омега» всегда прорвется, Господь Бог отдыхает?
Ох не всегда…
Или тут были какие-то иные соображения, о которых совсем не обязательно знать исполнителю? Чтобы не тратить понапрасну нервные клетки.
А зачем Скорпион заманил его в ловушку к египетским богам? В чем тут фишка? В том, что это и не Скорпион был вовсе, а кто-то из местных, косивших под Скорпиона?
Герман раздраженно плюнул.
О чем это он? Ведь это же все — только галлюцинации, не более. Результат взаимодействия каких-то химических веществ с его мозгом.
Ядовитых веществ. Опасных для жизни.
Может, просто Стас Карпухин подходил к нему со своей меркой? Считал, что если он, Скорпион, сам словно заговоренный, то и вся бригада у него такая же?
А о заговоренности Скорпиона можно было слагать саги и распевать их в кабаках. Станислав Карпухин стоял, пожалуй, на одной доске с индейскими вождями Римским Носом и Бешеным Конем, которые всегда оставались неуязвимыми под градом пуль бледнолицых.
«Когда Бешеный Конь шел сражаться, то всеми своими мыслями он погружался в потусторонний мир и попадал в него. Вот почему он бросался в самую гущу и отовсюду уходил невредимым…»
А если вспомнить еще индейского же шамана по имени Бешеный Мул…
Шамана…
Гридин вновь плюнул в траву. Девушка не оглянулась.
Правда, как-то раз и Скорпион все-таки влип. Так уж получалось, что Гридину постоянно вспоминался тот случай.
Хотя пули там были совсем ни при чем. Не пули там фигурировали, а нечто иное.
Да, пуль не было, а был песок, хрустящий на зубах песок пустыни Такла-Макан, название которой, если верить одному из переводов, означает что-то вроде «Пойдешь — и не вернешься».
Они вовсе и не собирались туда идти — ни он, Герман Гридин, ни Скорпион, ни Валера Егоров. Совсем другая была у них задача. Но так уж легла карта.
Валеру прозвали Вездеходом, но и он буксовал в безнадежных рыхлых китайских песках. Поначалу они летели на вертолете, хорошо летели, и были с ними еще двое сопровождающих, из местных товарищей… Однако вышло так, что товарищи оказались вовсе и не товарищами, а подставой, и чуть не загнали их в ловушку. «Омеговцы» вынуждены были отстреливаться и удирать от неожиданной хорошо вооруженной группы — бой получился бы слишком неравным. Подбитый вертолет тянул, сколько мог, над самым песком, а потом пришлось топать на своих двоих, дабы оторваться от возможной погони.
Со связью через спутник проблем не было, но была другая проблема: их могли догнать раньше, чем прибудут спасатели. Не в европейской тесноте они находились, где из Брюсселя видна Эйфелева башня, а среди азиатских просторов. Такла-Макан, если кто не знает, — это тысяча километров песков в длину и четыреста в ширину. Не одни берцы можно истоптать, не один чугунный посох изломать, и просвир каменных изглодать вдосталь…
Вот тут Скорпион и влетел. Хорошо, что брели они под, слава богу, не палящим солнцем, рассредоточившись. Не цепочкой, затылок в затылок, а шеренгой, в ряд, метрах в пятидесяти друг от друга. Наслышаны были о возможных ловушках Великого шелкового пути. И когда Стас, шагавший слева, начал уходить в песок, как в воду, Герман не бросился прочь, подальше от гиблого места, а рванул к Скорпиону. Но не сломя голову рванул, а с умом. С расчетом. Не ближе, чем на бросок шнура, моток которого он тут же выхватил из рюкзака. Хотя больше всего на свете ему хотелось убежать оттуда как можно дальше. За горизонт. Чтобы не очутиться в таком же аховом положении, как и всегда казавшийся неуязвимым Скорпион.
