– А вы, стало быть, не хотите остаться? – Этот вопрос психиатра был продиктован профессиональным интересом.
Ковалев вздохнул и ответил, и вновь одни только губы шевелились на его застывшем лице:
– Я боюсь потеряться там, Виктор Палыч… Полностью раствориться… Это ведь как те самые матрешки – проникаешь все дальше и дальше… Иллюзии иллюзий… И еще я боюсь, что какие-то куски этих иллюзий попадут сюда, и такая здесь начнется неразбериха… а нам и своей хватает… Как-то все это связано с тем Марсианским Ликом… Не знаю… Понимаете, где-то добра может быть больше, где-то меньше, но оно есть… А Сфинкс… Боюсь, что добра в нем нет вовсе… Марсианский Сфинкс – это полное отрицание добра…
«Попробовать какое-то другое сочетание нейролептиков? – подумал доктор Самопалов. – Выйти на академию, запросить у них описание подобных случаев…»
– Если хотите, будем привязывать, Игорь Владимирович, – сказал он.
Ковалев едва заметно, одними губами, усмехнулся:
– Все-таки не желаете именовать меня Демиургом, Виктор Палыч… Ну и ладно, больше настаивать не буду. Суть-то не меняется, как ни назови. Мир можно называть царством вечно движущейся неуничтожимой материи, но он-то от этого не станет менее иллюзорным…
Вечер в квартире доктора Самопалова начался вполне традиционно: ужин, обмен новостями с женой. Впрочем, о странностях Демиурга-Ковалева Виктор Павлович супруге не рассказывал. Потом жена с вязанием устроилась у телевизора, а доктор Самопалов уединился в другой комнате и приступил к чтению газет. Был обычный вечер обычного дня…
Метаморфоза произошла стремительно и незаметно.
Услышав стук копыт, он быстро обернулся и увидел показавшихся из-за пригорка всадников на черных конях. Можно было упасть на землю, затаиться в высокой траве, однако его уже заметили. Всадники пришпорили коней – и он бросился к лесу. Злоба и страх переполняли его, он готов был разорвать на куски этих тварей в зеленых плащах, – но их было слишком много. Позади нарастал угрожающий топот копыт, а впереди приближался лес – скорее, скорее, нырнуть в густую зелень, скатиться в овраг, забраться поглубже в чащобу, где нет прохода коням… А что-то внутри призывало остановиться, встретить врагов, наброситься на них, рвать на части – кровь! Кровь! Обилие крови… Пьянящей, прибавляющей сил… Нет, нет – в лес! Врагов слишком много…
За спиной раздался резкий звук – и тут же левое плечо обожгла боль, словно прошелся там невидимый острый нож. Он, коротко взвыв, вломился в затрещавший кустарник, в гущу ветвей…
…Виктор Павлович вскочил с кресла, газета с шорохом упала на пол. Плечо болело, причем довольно сильно.
– Что такое, Витя? – встревоженно спросила возникшая в дверях жена. – Ты чего кричишь?
Доктор Самопалов, потирая больное место, некоторое время застывшим взглядом смотрел сквозь нее. Затем, сделав над собой огромное усилие, сказал приглушенным голосом:
– Все в порядке, Наташа. Кажется, задремал, привиделось что-то…
Жена покачала головой и вернулась к вязанию и телевизору. Самопалов снял домашнюю кофту и осмотрел плечо. Оно было целым и невредимым, и не было на нем ни колотых, ни резаных, ни огнестрельных ран. Однако боль не утихала.
Доктор обхватил правой ладонью больное место и застыл у подоконника, заставленного горшочками с кактусами. Он чувствовал, как неприятный холодок волнами накатывается на сердце – и сердце то замирает, то начинает учащенно биться. Виктору Павловичу было очень не по себе, если не сказать больше. Он ни на мгновение не усомнился в том, что психически вполне нормален – и в тоже время был абсолютно уверен, что пережитое несколько мгновений назад отнюдь не привиделось ему.
В память впечаталась проселочная дорога, сбегающая с пригорка. Она рассекала широкий луг с застывшей в безветрии густой темно-зеленой травой, в которой то тут, то там пестрели яркие цветы. Лес дугой охватывал луг, над лесом светило солнце, и там, на дальнем конце этой дуги – он знал это! – затаившись в кустах, его поджидали еще двое. Поджидали именно его, третьего охотника. Он мог добраться до этих кустов по кромке леса, дабы не подвергаться опасности на открытом месте – день-то был в самом разгаре, – но там путь преграждал глубокий овраг, вдающийся в луг. Гораздо быстрее было обойти этот овраг по лугу, напрямик, – на дороге никого, и ни звука не доносилось из-за пригорка. Прошагать по траве – и присоединиться к остальным охотникам.
Доктор Самопалов знал, что это вовсе не его мысли, не его ощущения… и не его тело! Там, на том неизвестно откуда взявшемся и неизвестно где находившемся лугу, он был не Виктором Самопаловым, сорокашестилетним врачом-психиатром, человеком – там, на лугу, убегало от опасности существо, покрытое длинной бурой шерстью, злобное существо, которое жаждало крови и направлялось вместе с двумя другими добывать кровь, свежую кровь… Он, Виктор Самопалов, на какое-то время стал этим существом, и в него стреляли – да, тот резкий громкий звук за спиной был выстрелом… И хотя рана была нанесена другому, чужому телу – боль теперь ощущал и он, человек, а не только тот мохнатый злобный монстр…
Доктор Самопалов прислонился лбом к оконному стеклу. Плечо продолжало болеть. Ему было страшно.
«Боюсь, что куски этих иллюзий попадут сюда…» – так сказал Ковалев.
Доктор Самопалов стоял у окна и растирал плечо. Он по-прежнему не сомневался в том, что вполне психически здоров и не галлюцинирует. Не было предпосылок для того, чтобы вот сразу взять да и сойти с ума.
Доктор Самопалов думал о том, что Ковалев, судя по только что случившемуся феномену, может быть очень и очень опасным для окружающих.
«Не только к кровати привязывать, но и накачивать до полнейшей отключки, – потерянно подумал он. – Чтобы себя не осознавал…»
Вечер был довольно теплым, но доктора Самопалова знобило.
12. Ритуал
Слуга разбудил Сергея осторожным стуком в дверь. Небо уже посветлело, в комнате было прохладно, из-за распахнутого окна не доносилось ни звука. Выцветшие звезды едва угадывались в вышине, и только бледный серп одной из здешних лун пытался противостоять наступающему рассвету.
Умываясь, Сергей размышлял о том, какие дела предстоят им сегодня, и как все сложится дальше. И вдруг осознал, что воспринимает предстоящую схватку с неведомыми и грозными скоддами как очередную обыкновенную операцию по обезвреживанию криминальных шестерок и тузов. Это очень напоминало процесс рассматривания стереоизображения на обложке журнала, когда в какой-то неуловимый момент плоские разноцветные пятна и линии превращаются в объемную узнаваемую картинку.
Этот мир вдруг перестал быть для него чем-то неестественным и инородным. Сергей совместил себя с этим миром, врос в этот мир, облекся им – и сразу сами собой отпали многочисленные недоуменные вопросы. Нужно было просто жить в этом мире и постараться сделать то, ради чего этот мир вовлек их в себя.
Натянув куртку, Сергей выглянул в окно и обнаружил внизу, у крыльца, мага Ольвиорна и Уолтера Грэхема. Маг был в длинном светло-сером плаще, а темнокожий американец – в расстегнутом чуть ли не до пояса апельсинового цвета комбинезоне с кобурой на боку. Можно было задаться вопросами, зачем в калифорнийской лаборатории пользуются столь ярким одеянием в стиле дорожных рабочих и в кого Грэхему предписано стрелять или от кого отстреливаться в этой частной лаборатории, – но Сергей не стал задаваться вопросами. Застелив кровать, он вышел из комнаты и спустился во двор.
