Доктор Самопалов не помнил, когда покинул территорию клиники и как добрел до этого кафе.
У окна пили пиво два небритых парня. Они дымили не самыми дорогими сигаретами и вели светскую беседу на матерном языке с редкими вкраплениями общепринятых слов. В углу, упираясь локтями в крышку столика, тосковал над полупустым уже стаканом водки некто синюшный и опухший.
Виктор Павлович взял сто пятьдесят граммов коньяка и осушил эту порцию прямо у стойки, закусив кружком лимона, посыпанным сахарным песком. Тут же попросил налить еще сто, забрал стакан и устроился за столиком у входа, лицом к стеклянной двери. За дверью была видна пустынная улица, обсаженная роскошными старыми липами.
Коньяк помог довольно быстро – стальной обруч размяк и уже не столь сильно давил на голову, и прошел озноб. Зато жар усилился. Лицо горело так, словно не дверь была рядом, а полыхающий костер, и Виктор Павлович то и дело вытирал лоб носовым платком.
Он передернул плечами и сделал большой глоток. Коньяк обжег горло, покатился по пищеводу, поддавая жару, и врач ощутил себя доменной печью. На носовом платке не оставалось уже ни одного сухого места.
Медленно тянулись минуты, густым медом вьползая из банки будущего и растекаясь по блюдцу прошлого. Ценители-виртуозы крепкого слова допили наконец свое пиво и покинули кафе. Доктор Самопалов, сложив руки на столе, невидящим взглядом смотрел на улицу, залитую лучами жизнерадостного пока осеннего солнца. Только спустя какое-то время он осознал, что уличный пейзаж загородила от него некая преграда.
Преграда шевельнулась и сформировалась в не очень четкий образ. Оказалось, что напротив Самопалова сидит за его столиком, спиной к входной двери, тот самый, синюшный и опухший, тосковавший над стаканом в дальнем углу.
– А я тебя знаю, – хриплым голосом заявил он. – Ты лекарь из психушки, ага? Попиваешь, значит, в рабочее время. Достали, да?
Некоторое время Виктор Павлович молча смотрел на незваного собеседника, крутя пальцами недопитый стакан. А потом, чуть поморщившись, спросил:
– Собственно, вам-то какое дело?
– Да нет, я ничего, – дружелюбно ответил синюшный. – От такой работы хоть кто запьет, понятное дело. Каждый день с психами возиться – сам психом станешь… – Он подался к Виктору Павловичу и просительно зашарил мутноватыми бесцветными глазами по лицу врача. – Слушай, выручи, а? Одолжи на соточку, а я тебе потом занесу, не сомневайся. Я долги всегда отдаю, вон хоть у нее спроси. – Синюшный кивнул на продавщицу. Она, сидя вполоборота к стойке, смотрела окруженный стаканами и тарелками маленький телевизор.
– Подаю только по воскресеньям, да и то не всегда, – мрачно отказал доктор Самопалов. – И не всем.
Синюшный покачал нечесаной головой:
– Зря, зря ты так, мил человек. Кто знает, что с тобой-то завтра будет… Вдруг да и на колени упасть придется, умолять… Хоть, может, и видимостъ все это одна, сон Господа Бога, да только и в видимости надобно тоже правила соблюдать. Без правил-то все вообще в прах развеется. Как сказано: «День сей обратит мир в пепел…»
Виктор Павлович, не веря своим ушам, потряс головой, откинулся на стуле и уставился на синюшного.
– Что вы сказали? – едва выговорил он, с трудом шевеля непослушными губами. – Видимость?
– Ну да, видимость, – покивал непрошеный собеседник. – Я же говорю: сон Господа Бога. Вот сейчас Он проснется – и всем нам крышка. А Он повернется на другой бок, и другой сон Ему приснится – только уже без тебя и без меня.
Доктор Самопалов механическим движением сунул руку в карман пиджака, вытащил бумажник. Протянул деньги синюшному.
– Вот это по-христиански, – удовлетворенно сказал тот, принимая купюру, и повернулся к стойке. – Наташа, нацеди-ка соточку.
– Сон Господа Бога… – еле слышно пробормотал Виктор Павлович.
– Сон, сон, – скаля желтые зубы, весело подтвердил синюшный. – Так сказать, иллюзия бытия. Ты не сомневайся, доктор, я деньги верну. Мы ж не сфинксы какие-нибудь, мы ж все-таки человеки, и должны по-человечьи… Хотя бы и в иллюзорном нашем как-бы-существовании. А может, и в каком другом сне встретимся, и я тебе чем-нить помогу. Кто знает, кем буду там я, а кем – ты, доктор…
Виктор Павлович молча взял свой стакан, резко запрокинул голову и выплеснул в рот остатки коньяка. Он чувствовал, как что-то быстро смещается в сознании подобно стеклышкам калейдоскопа, образуя новый причудливый узор. Потом встал, пошатнулся и, зачем-то задержав дыхание, вышел из кафе.
Оказавшись на улице, доктор Самопалов сделал несколько судорожных вдохов и оглянулся. Синюшный, переместившись к стойке, салютовал ему стаканом с водкой.
Однако Виктор Павлович был совсем не уверен в том, что так оно и есть на самом деле. Возможно, и не было там, за стеклянной дверью, никого, и ни с кем он не беседовал только что за столиком… а просто это общались друг с другом отдельные участки его пораженного болезнью сознания…
19. Коса
Когда отряд начал спускаться с отрога, небо как-то незаметно затянула невесть откуда взявшаяся серая облачная пелена. Все вокруг заполнилось монотонным шорохом – это стучали по листьям капли мелкого дождя. Если после явления образа «короля Таэля» велись разговоры о добром знамении, то смерть иноземца воины сочли «дурным знаком», предвестником беды. Удвоили осторожность, во все глаза вглядывались в нехоженый лес, где не подавала голос ни одна птица, словно птицы почему-то покинули эти места.
Нападение летающего чудовища выбило из седла только Сергея и Уолтера Грэхема. Гусев и Саня Веремеев усидели на спинах коней, Элис, вцепившись в гриву своего вороного, тоже не сплоховала, а мага Ольвиорна вовремя поддержали расторопные помощники. Они были, судя по этому эпизоду, неплохими наездниками. Грэхема сбросил с себя взвившийся на дыбы жеребец, и ареолог ободрал скулу о камни. Остальные же довольно быстро справились с испуганными конями, так что никто не пострадал.
Кроме Ральфа Торенссена…
В исчезновении его тела – даже не в самой смерти, а именно в исчезновении тела – чудилось Сергею нечто зловещее.
«Теперь понятно, как можно вернуться, – мрачно заявил Гусев еще там, возле ущелья. – Нужно просто пустить себе пулю в лоб…»
Люди цепочкой растянулись по краю обрыва, глядя вниз, на то место, где разверзшаяся земля поглотила тело Ральфа Торенссена. Но когда Рандер скомандовал: «По коням!» – все воины тут же выполнили приказ. Военная дисциплина есть военная дисциплина. Подчинились ей и бойцы ГБР, и американцы, хотя увести от ущелья потрясенную Элис Уолтеру Грэхему пришлось буквально за руку. Прежде чем вновь трогаться в путь, Рандер подъехал к не очень уверенно державшемуся в седле сосредоточенному и хмурому магу Ольвиорну. Маг поднял голову и ответил на невысказанный вопрос командира:
– Здесь никогда не водились драконы… Вернее, я нигде и никогда не встречал ни одного упоминания о том, что здесь водятся драконы. Этот дракон не отсюда. И повадки у него необычные. Теперь нужно будет наблюдать и за небом…
