Не таясь, напротив, громко стуча каблуками по асфальту, Готтхильф и Крафт пересекли двор. Эхо отлетало от стен, и казалось, что идут не двое, а, по крайней мере, пять или шесть человек. Под шинелью Тима прятался автомат, Филипп же решил обойтись «браунингом» и финкой.
Обер распахнул дверь и, пригнувшись, вошёл. Он постарался сразу же сориентироваться в темноте, и потому заметил двух охранников около маленького мутного окошка. Они обернулись на звук шагов и остолбенели, увидев немецкую военную форму. План Филиппа сработал и сейчас. Молча, не ускоряя шага, он поднялся на один марш и быстро, безошибочно вонзил финку прямо в сердце одному из уссеровских амбалов. Другому охраннику Крафт ударил дулом автомата под дых, а правой рукой нанёс смертельный удар по основанию черепа.
– Порядок, – тихо, по-немецки сказал Готтхильф брату. – Давай их в подвал, быстро!
Филипп всё-таки ещё раз проверил, всё ли кончено с этим постом, а потом позволил Тиму швырнуть оба трупа в подвал. Ни капли крови не пролилось на ступени – Готтхильф тщательно за этим проследил. Потом, увидев, что на лестнице больше никого нет, братья подошли к дверям «третьей квартиры».
Обер нажал позолоченную кнопку, отпустил, затем сделал ещё три коротеньких прозвона – это был его условный сигнал. Крафт, держа автомат наизготовку, прислонился к стене. Его лицо при этом было таким же открытым, располагающим, добрым, как всегда, и на щеках появились ямочки.
Послышались шаги, и дверь медленно отворилась, а перед этим несколько раз тихо щёлкнули замки. Условный сигнал сделал своё дело – там, в квартире, даже не поинтересовались, кто пожаловал в такую рань. На пороге появился очень симпатичный молодой человек, почему-то голый до пояса, в спортивных брюках и кроссовках. Наверное, он умывался после утренней зарядки, и в это время его застал звонок. На груди парня сиял позолоченный большой крест, а брюки пламенели красными лампасами, как у генерала. Он взглянул на вошедших удивлёнными влажными глазами, но ни о чём подумать уже не успел.
Тим знал, что, если отворит не Уссер, надо стрелять на поражение. Жилых помещений по соседству нет, так что короткую очередь вряд ли кто-то услышит. Тем и привлекла в своё время Семёна Ильича эта квартира, хранившая уйму жутких тайн. Прекрасный блондин, гладко выбритый и пахнущий одеколоном, даже не сообразил, что, собственно, происходит.
Крафт нажал на гашетку, и тут же отнял палец – всё было кончено. Парень сполз по стенке, и на его лице застыло наивное удивление, делающее его похожим на обиженного ребёнка. Раны он ещё успел зажать рукой, и между пальцами быстро потекли алые струйки.
Тим стремительно захлопнул за собой дверь, потому что Филипп был уже в коридоре. Из гостиной быстро вышел сам Ювелир в роскошном, расшитом золотом и серебром, халате до пола. Приоткрыв рот, он медленно поднимал трясущуюся руку с бирюзовым перстнем и показал на тело у входа. Между прочим, Обер заметил, что Семён Ильич постарел лет на десять, да и в выражении его лица появилось что-то новое. Грозный Ювелир смотрел на утренних гостей затравленно и жалко.
– Филипп, что всё это значит?..
Дуло пистолета оказалось у самого сердца Уссера. После этого Готтхильф немного надавил на рукоятку и широко улыбнулся. Это, вместе с эсесовской формой, окончательно доконало Ювелира. Он сделал такой жест, словно хотел поднять руки, но они застыли у плеч. В этот момент Семён Ильич, как и его племянница, вспомнил предсказание одесской ясновидящей Фроси, над которой все столько лет дружно потешались.
– Доброе утро, Семён! Как вы сегодня спали? Вас сегодня мухи не обосра… – Готтхильф не договорил последнее слово и предложил: – Пойдёмте в гостиную, нам нужно поговорить. Там, оставайся у дверей! – скомандовал он, подталкивая Ювелира к дверям той самой уютной комнаты, где они шестнадцать дней назад снаряжали поезд «Камикадзе».
– Филипп, какого чёрта вы прикончили моего человека? Что вам нужно?
– Кто ещё есть в квартире? – сквозь зубы спросил Обер, за локоть подтаскивая Ювелира к сейфу. – Кстати, мы убили не одного. Там, в подвале, ещё двое валяются. Повторяю вопрос – вы в квартире один?
– Нет. Здесь мой внук с няней. Как вы знаете, это сын покойной Норы…
– Ах, покойной! Значит, вы уже в курсе ночных событий? – Филипп так не опускал «браунинг». – Тем лучше. Не нужно долго объясняться.
Почему вы так странно одеты? – истерически крикнул Уссер, закрывая лицо руками. Губы и подбородок его тряслись, глаза побелели, и на них немедленно образовалась мутная болезненная плёнка. – Что вам угодно, скажите же, наконец!
– Мне нужны сведения о той шараге, которую держала в области ваша племянница. Я уверен, что вы в курсе. Отвечайте быстро, если не хотите, чтобы я рассердился вконец.
– Вы убьёте женщину и ребёнка, Филипп? – пробормотал Уссер.
– Можно подумать, вы женщин и детей не убивали! Давайте, прекратим словопрения и займёмся полезным делом. Если бы будете тянуть время, и они меня увидят, другого выхода просто не останется. Так что выполняйте мой приказ быстрее. Всё ясно?
Семён Ильич протянул руку к шнуру карниза, но Готтхильф молниеносно перехватил её.
– Нет-нет, здесь достаточно светло. Шторы раздвигать ни к чему. – Это вполне мог быть условный сигнал, и он решил подстраховаться.
Лицо Уссера избороздили извилистые морщины, а крылья носа и губы подёрнулись голубовато-сизым налётом. Но всё-таки он не мог до конца поверить в то, что Готтхильф. его друг и спаситель, стоит напротив с пистолетом в руке. Сейчас это был настоящий Обергруппенфюрер – именно так звучала полностью его кличка.
– Филипп, это какое-то недоразумение! У нас с вами никогда не было ни единого конфликта. Кроме того, вы вылечили меня от рака желудка, когда врачи выписали меня домой, умирать. Я был благодарен вам от всей души, всегда выказывал самое искреннее расположение. Я любил вас, Филипп! Молился за вас. – По щеке Ювелира покатилась слеза. – Вы были для меня больше, чем отец или сын. И я безоговорочно верил вам…
– Вылечил от рака? – переспросил Готтхильф. – Да, верно. Я помог вам семь лет назад. С одной капли до сорока, а потом – с сорока до одной добавляли вы в стакан воды по утрам, а после потрясли всех онкологов. Они-то думали, что вас давно похоронили! А рентген показал, что никакой опухоли больше нет. Вам повезло, что рак обнаружили на неоперабельной стадии, а потому не отхватили треть желудка. Вы оказались совершенно здоровы, и могли прожить долго, если бы не перешли черту. Я синтезировал эти препараты, но не испытывал их на невинных людях, которые вообще никакого отношения не имеют к нашим проблемам. А пот Элеонора, с вашего, конечно, позволения, этим вовсю занималась. И я желаю увидеть план местности с обозначением местонахождения той лаборатории, где производятся опыты на людях. Потрудитесь предоставить мне эти сведения, и немедленно.
– Я только час назад узнал, что Нора погибла. Её, Али Мамедова, тех, кто был с ними, зверски убили, а дом подожгли. В ещё горячей золе нашли груду обгорелых останков, стреляные гильзы. Лично я был готов умереть насильственной смертью, но до последнего надеялся, что племянницу сия чаша минует. Они с Али любили друг друга, собирались пожениться, но им суждено было лишь умереть в один день…
