…Едва смолкли последние слова генерала Самсонова, ворвался Алмякаев.
– Всё чисто, в городе спокойно! Нигде никаких танков, и ментов тоже не видно. Можно перебазироваться.
– Рафик! – Дмитрий перегнулся через стол. – Кирпичёв задержал груз?
– Задержал. Всё в порядке, шеф.
– Я же говорю – ничего страшного! – Зураб потушил сигару. – Мне начинает казаться, что это мятежники действуют неправильно. Хотя бы главные улицы города давно надо было взять под контроль. Разумеется, аэропорты, вокзалы, мосты и так далее. Когда разъедемся, узнаем по своим каналам, были какие-то аресты…
– Мне думается, что не было, – предположил Ниндзя. – Может быть, мы рано радуемся, но произошло не то, на что мы подумали.
– Что бы ни случилось, расходимся! – Дмитрий каждому пожал руку. – Будем связываться по рациям, обмениваться новостями. Разумеется, по делу – ни слова. Пушки свои прячьте подальше, ребята. Всё-таки, неровен час…
* * *
Дмитрий вёл машину сам, чтобы не ставить своего водителя в курс дела. Сколько-нибудь нужных вещей набралось немного. На всякий случай, прежде чем покинуть квартиру, он переворошил ящики стола, забрал несколько записных книжек, магнитофонных и видеокассет, а также фотоаппарат вместе с плёнкой. Потом положил во внутренний карман куртки паспорт Татьяны, свидетельство о рождении Божены, все свои документы. Проверил, не оставил ли где включённый светильник, плотнее подкрутил краны, взял чемодан и вышел на лестницу.
Поставленная на сигнализацию и запертая на три замка квартира оставалась под наблюдением Анатолия. Дмитрий же спустился к своему красному «Мерседесу», открыл дверцу, нырнул за руль и ещё раз проверил, на месте ли заграничный паспорт, деньги – в валюте и в рублях, а также кое-какие драгоценности.
Не заметив ни на Гороховой улице, ни на Адмиралтейском проспекте сколько-нибудь заметного оживления, он повернул к Дворцовому мосту. На площади уже собирались люди, и над одной из групп откровенно развевался российский триколор – флаг торгового флота. К удивлению и радости Стеличека, манифестантов никто не разгонял. Напротив, в их сторону направлялись всё новые и новые протестующие.
Инопланетянин хмыкнул и пожал плечами – он начал что-то соображать. Зураб, как всегда, оказался прав – на то он и начальник службы безопасности. О каких танках и репрессиях может идти речь, если не соблюдается основная заповедь любого переворота – немедленный арест бывших руководителей и силовое подавление любого сопротивления? А уж если боятся тронуть каких-то прыщавых юнцов, у которых слишком уж разыгрались гормоны, то разве может идти речь о городском и российском руководстве?
«Действительно, мы зря струхнули и задержали груз, – размышлял Дмитрий, сворачивая на Университетскую набережную. – Если это и переворот, то обречённый на провал – видно уже без очков. Для чего было его начинать, если нет огня, драйва, воли к победе? Дело даже не в возрасте его руководителей – к примеру, ни Тьер, ни Пиночет, ни, страшно сказать, Ленин и Сталин мальчиками не были. Жизненный опыт в этом деле никогда не помешает, и один старик может стоить десяти молодых. Просто дело в том, что «совок» давно уже сгнил и выродился. Туда, в верха, не поступала свежая кровь, и потому Союз заболел гангреной. Если уж входящий в ГКЧП председатель КГБ не в состоянии грамотно произвести переворот в собственной стране, на кой чёрт такой председатель, такая страна? Значит, наша сделка с Ншаном тем более должна состояться. Плевать, что задержали груз, отменили аренду муковозов – это даже безопаснее. О таком транспорте знал покойный Гюлиханов, а, значит, передал Горбовскому. Даже если муковозы остановят без оружия, всё равно остановят, начнут допытываться, что да как. А ребята могут струхнуть из-за этого ЧП, наболтают лишнего. Короче, что ни делается, всё к лучшему. Но всё-таки надо немного подождать, осмотреться. Как ни крути, а экстремальная ситуация налицо, и всё ещё может измениться…»
На Восьмой линии Дмитрий остановил машину у дома тёщи и с чемоданом ринулся вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки. Ему пришлось долго звонить, потому что ключ он второпях куда-то засунул. Кроме того, не хотелось входить хозяином в чужую квартиру – Дмитрий знал, что тёще это не понравится.
Дверь наконец-то открыла заспанная Татьяна, которая придерживала на груди халат.
– Митька, чего с тобой? Ты больной, что ли? Я же кормлю в это время – разве забыл? А мама в ванной, под душем…
– Ты что, подруга, ничего не слышала? – задыхаясь, спросил Стеличек и протиснулся мимо жены в переднюю.
– А что я должна была слышать? – Физиономия Татьяны дышала чистотой и полным неведением. – Закрой дверь, я же голая почти. Ребёнка до родимчика напугал своим трезвоном…
– Таня, в Москве переворот или, по крайней мере, какие-то беспорядки. Не ясно, одним словом, кто правит страной. Говорят, что президент тяжело болен, и по радио – траурная музыка. Вице взял на себя его обязанности и ввёл ЧП – в Москве и здесь. Ты понимаешь, что в такой ситуации мне и тебе с Боженкой нельзя здесь оставаться. Я сейчас с вашего телефона кое-куда звякну. Не исключено, что нам с ребёнком придётся летать к моему отцу в Прагу. Это в том случае, если переворот действительно состоится. Правые консерваторы захватят власть, и тогда мне в Союзе делать нечего. Дорога одна – на нары…
– Так что, теперь опять коммунисты будут, да? – догадалась Татьяна. Тон её не выражал ни радости, ни горя.
– По крайней мере, сейчас они объявили о переходе всей власти в их руки. Так что мне, тебе и всем моим родственникам чесаться некогда. На всякий случай собери дочку и приготовься сама. Дай Бог, чтобы население подняло хипиш, не промолчало. В поражении этих комитетчиков спасение в первую очередь для нас, для нашего дела. Но даже если придётся бежать из страны, не пропадём, не бойся. Там рядом Югославия, а, значит, велика потребность в оружии. Надо только благополучно улизнуть из Питера. Я знаю, что аэропорт пока свободен.
– Митька, кошмар! – только и смогла вымолвить Татьяна . Она растерянно моргала глазами, не слыша ни плача Боженки, ни голоса матери. Анастасия через дверь ванной спрашивала, что случилось, и почему неожиданно приехал зять.
Ни слова не говоря, Дмитрий прошёл мимо жены к телефону, торопливо снял трубку. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, но никаких войск и бронетехники на Васильевском острове не было. Трубка гудела, как обычно, и на душу Дмитрия внезапно снизошёл покой.
А тем временем «Шевроле» Сакварелидзе, в котором, кроме хозяина, находились ещё Додонов и личный шофёр, ехал по Свердловской набережной в сторону Шоссе Революции. Зураб и Валентин Максимович сидели сзади, чтобы, не привлекая к себе внимания, держать в после зрения дорогу.
Сакварелидзе расстегнул ворот своей рубашки из плотной коричневой ткани, с множеством фурнитуры. Опять, как и прежние дни, днём стало жарко, хоть солнце редко вырывалось из-за туч. Валентин Максимович увидел на волосатой груди своего нового знакомого медальон. На крышке его был выгравирован крест, а внутри, похоже, находился чей-то портрет.
