– С двенадцати ночи. Может быть, даже раньше. Туда с Литейного машина пойдёт, «уазик». Заедем в шестьдесят восьмое отделение, известим ГАИ, – сказал Минц. – А после всего – на станцию.
– Транспортная милиция в курсе, – добавил Грачёв. – Мы с Тенгизом лично туда звонили. Они тоже помогут, в случае чего. Если, конечно, их не пошлют за правду бороться…
– Я всё-таки попробую дозвониться до своего начальства, – сказал Вершинин и скрылся за дверью телецентра.
* * *
Почти сразу же после того, как Владислав покинул компанию, с Кировского проспекта на улицу Чапыгина завернул голубой «Москвич» ИЖ-412, с российским флажком у лобового стекла. Сидящий за рулём бородатый длинноволосый парень что-то шепнул милиционеру. Тот пропустил его поближе к телецентру, но велел припарковаться на стоянке гостиницы «Дружба».
Патлатый водитель вылез из машины, запер её и направился к дому шесть, оставив в салоне своего пассажира – молодого человека с соломенными волосами, падающими на воротник широкой кожаной куртки. У него было бледное узкое лицо с тенью отрастающей щетины над верхней губой, а глаза скрывались за матовыми очками. Большими, но красивыми руками молодой человек достал из-за пазухи пачку сигарет «Бонд», дорогую зажигалку; не спеша закурил. Приятно пахнущий дымок потёк на улицу через щёлку над правым ветровым стеклом. Пассажир располагался на заднем сидении более чем скромного автомобиля, совершенно не подходящего для него.
Отсюда ему были хорошо видны люди на ступенях телецентра. Из-за полнейшей неразберихи, царившей в этот вечерний час около здания городского телерадиокомитета, Митя не сразу обратил внимания на знакомых ему мужчин. Прежде всего, он заинтересовался красивой блондинкой в мокром полупрозрачном платье. Она почему-то была босая, а модельные туфли держала в руке. В следующий миг Стеличек тихо ахнул – в одном из собеседников женщины он узнал Минца.
Сашенька опять толкал пламенную речь – как тогда, на суде. Он вытянул круто изогнутую, в россыпи смоляных завитков, шею из воротника импортной куртки. Точно так же, вздёргивая подбородок и опуская покатые плечи, прокурор Минц оглашал обвинение в суде. И девятнадцатилетнему подсудимому Стеличеку пришла безумная мысль когда-нибудь срубить эту небольшую, изящную голову с длинной шеи. Вот прямо так, топором.
Все годы в зоне Инопланетянин лелеял эту мечту, позабыв и о судьях, и о потерпевшем. Он помнил только Сашу, ненавидел его пламенно, всё время напоминал о нём дяде Веталю. Тот постарался восстановить справедливость в прошлом году, но не преуспел в этом – только сам попался и вскоре умер. Теперь же Дмитрий получил возможность как следует разглядеть своего главного врага.
«Ишь, в белых брючках! Опять втирает, падла… Треплись, треплись с бабой, котяра паршивый. Сегодня тебе всё равно не до нас. Когда же ты только женишься? Я ведь очень хочу твоё счастье порушить…»
Дмитрий ещё в зоне наметил для себя рубеж, за которым начнёт охотиться на Минца всерьёз. Горящему жаждой мести противнику было приятнее прикончить довольного жизнью отца семейства, а не неприкаянного повесу, каким Минц был сейчас.
Далее мысли Дмитрия потекли более спокойно, даже лениво. Он смотрел на Всеволода Грачёва и вспоминал, как зимой звонил ему из «Шереметьева-2», предлагал сотрудничество. Как раз во время обмена денег, когда столько всего случилось! Параши покойные, Иващуга с Жислиным, хотели его подставить. Пообещали, что не тронут семью Баринова. Если Митя возьмёт на себя опасную задачу. Он должен был звонить Грачёву, писать ему письма, слать белый лист. Думали таким образом обезопасить себя, но ничего не вышло. Дмитрий, не поставив их в известность, улетел в Прагу. А потом узнал, что оба беспредельщика убиты Грачёвым, практически вся группировка захвачена. Всеволод, впрочем, особо не радовался – он потерял сводного брата…
Сейчас Грачёв что-то возбуждённо говорил – то Минцу, то своей красотке, которая наконец-то обулась. Надев туфли, блондинка бесстыдно повисла у Севы на плече. Дмитрий жалел, что не слышит их разговора. Впрочем, о чём могли сейчас беседовать люди? Только о событиях последних дней – всё остальное отошло на задний план. Ну и отлично – сегодня выпал как раз тот шанс, о котором можно только мечтать. Не похоже, чтобы ребята собирались на задержание – слишком презентабельные у них куртки и костюмы. Да и не знают они ничего – Гюлиханов нет в живых.
К машине вернулся водитель с кипой размноженных на ксероксе листовок, сел за руль. Это и был тот самый Женя Пинхасик, о котором Дмитрий вспоминал ещё утром.
– Мить, в Москве с двадцати трёх вводят комендантский час! – сообщил он, повернувшись к своему пассажиру.
– Да? – Тот заметно напрягся. – А у нас?
– У нас, вроде, нет. – Пинхасик почесал мизинцем угол правого глаза. – Но всё равно надо снова возводить баррикады на подступах к Мариинскому дворцу.
– Слушай, Евгений, а мы через ваши баррикады проедем? – задумался Стеличек. – Не хватало там застрять, а потом попасть под шмон.
– Я буду с вами, когда поедете по центру. А потом уже легче станет, – успокоил Пинхасик.
– Тогда трогай! Чего ждать? – Дмитрий развалился на заднем сидении, взял одну листовку, но читать не стал, положил обратно. – Жень, а как там, в верхах, на самом-то деле?
– Как? – Пинхасик, стараясь никого не задеть, повёл машину к выезду на Кировский. – Да пока ничего не ясно. Горбачёв блокирован на даче в Крыму, с суши и с моря. Но я, если честно, его-то во всём и виню. Нечего было подбирать себе такое окружение, ссориться с Ельциным. Вот и достукался!
– Не наше это дело, Женя. – Дмитрий оглянулся. Через заднее стекло он увидел, что компания всё ещё стоит на прежнем месте. – Вечно у нас президенты плохие, только население невинно мучается. Сами себе на хвост наступили и орут. Значит, так! – Дмитрий подождал, пока Евгений вырулит на Кировский. – Езжай к Каменному, а дальше я тебе всё скажу…
Когда влетели на Каменноостровский мост, опять пошёл дождь, и лобовое стекло «Москвича» покрылось мелкой росой. Пинхасик включил так и не снятые «дворники» очень вовремя – хляби небесные разверзлись вновь.
– Едем в Сестрорецк? – уточнил Евгений, когда они были уже на Ушаковском мосту.
– До Сестрорецка я с тобой не поеду – ради твоего же блага, – наконец твёрдо решил Дмитрий. – Высадишь меня в Ольгино, у кемпинга. Там ждёт другая машина, и я дальше пилю на ней. А ты делай со своей «тачкой», что хочешь, но в половине двенадцатого ночи будь в условленном месте. Я приторможу, и ты вместе с прессой сядешь в первый автобус. Как и условились, будешь обеспечивать нам беспрепятственный проезд по улицам города…
Стеличек уже давно решил, что лучшего сообщника и помощника им не найти. Жене и платить не надо – только скажи, что ты за свободу и демократию. Здорово людям мозги промыли – прямо фанатики какие-то. Иногда даже оторопь берёт, но приходится с ними иметь дело. Тот же Пинхасик – физик, отец двоих детей, и при коммунистах нужды не знал – а на тебе! Думает, наверно, эмигрировать, там деньги лопатой грести. В конце концов, им-то какая разница? Действительно, фраер Женя сейчас хочет того же, чего и бандит Митя. Оба перепугались вчера до поноса, а сегодня встали плечом к плечу против реакции. Кого сейчас волнуют детали? Никого. «Но пассаран!» – и всё.
