Их переговоры заглушили громоподобные вариации на тему известной песенки «Цыплёнок жареный», раздавшиеся от подземного перехода. Гагик понял, что надо уходить, но сначала доложить обстановку Горбовскому. Алим на встречу не явился – факт, а о причинах Гамбарян старался не думать. Мало ли какие могут быть непредвиденные обстоятельства? Лишь бы исправную будку найти! Эх, рацию не взял, так ведь не всегда и найдёшь свободную…
– Чего, не подгребла твоя марьяна? – Коротко стриженая девушка в зелёной с золотыми прошивками юбке и джемпере фасона «летучая мышь» остановилась рядом, благоухая розовым ароматом. – Ну и падла! Такой парень ждёт, а она с другими пилится! Может, я её могу заменить? Не думай – дёшево возьму.
Солнце отражалось в её индийских разноцветных бусах и резало глаза.
– Спасибо, красавица, не надо, – вежливо ответил Гамбарян.
– Любишь её, что ли? Ну и дурак! – Девушка скрестила руки на груди. Теперь солнечный луч упал на камень перстня-маркиза. – Тебе не всё равно, куда отлить?
– Я же сказал тебе по-доброму! – повысил голос Гагик. – Или ты по-плохому хочешь?
Он искал глазами телефонную будку, и девица сразу просекла его намерение.
– Беги, беги! Звони, фанера! Попутного тебе ветра! – Она плюнула Гамбаряну вслед, уселась на каменный парапет подземного перехода и заболтала ногами, напевая что-то на ломаном английском.
Гагик, не считая нужным конспирироваться там, где это было не обязательно, вошёл в ближайшую будку, снял трубку и прижал её к уху. В мочку словно разом впились тысячи тоненьких иголок; потом слабый, но противный ток пошёл по мозгу. Гамбарян выругался, Разозлившись из-за проститутки, он не обратил внимания на то, то трубка расколота, а провода торчат наружу. А время бежало, и Горбовский на Литейном ждал его донесения.
Гагик перебежал в другую будку, на Садовой улице. Он, на всякий случай, ещё наблюдал за дорогой, в отчаянии выискивая глазами белую «Таврию», но машина так и не появилась.
Захар отозвался после первого же сигнала:
– Майор Горбовский!..
– Захар Сысоич, Гамбарян говорит, – начал Гагик.
Начальник перебил его:
– Встретились?!
– Нет. – Это короткое слово далось Гагику с огромным трудом.
– Как нет? – оторопел Горбовский. – Он же сам назначил встречу!
– Он не приехал. Время уже кончилось, уходить надо.
– Чёрт побери! Он же обещал… Ладно, возвращайся, – разрешил майор. В его голосе Гагик уловил обиду и безысходность.
Вокруг будки топталось и снова много народу, но все они были не опасны. На всякий случай Гагик говорил шёпотом, хотя никого, похоже, его персона не интересовала .– Возвращаться к вам? – на всякий случай уточнил Гамбарян.
– А что тебе там делать? Следи за хвостом, береги себя. Да ты и сам знаешь…
Больше Горбовский ничего не сказал и торопливо положил трубку.
* * *
Ншан Тер-Микаэльянц нажал кнопку «стоп» и склонился над диктофоном. Он долго молчал, почёсывая за ухом ножом из слоновой кости, и старался взять себя в руки. «Братва» не должна была видеть его обескураженным, растерянным, испуганным, а потому следовало молчать как можно дольше. Он так поступал всегда, когда наваливались проблемы, и в полной тишине искал верное решение.
Ншан отошёл к окну и долго смотрел, как с крыши деревянного дома падают последние капли дождя. Кроме него, в Горской сейчас находились Зураб Сакварелидзе, Рафик Алмякаев и Назар Жунда. Последний был крепко прикручен к резному, почерневшему от времени стулу красного дерева. Из распухших фиолетовых его губ сочилась сукровица, оба глаза распухли и пропали за расползающейся по скулам чернотой. Жунда открыл рот, и оттуда, лопаясь, вырвались розовые пузыри. Всех передних зубов сверху и снизу не было – они вместе с кровавыми ошмётками валялись на полу.
Ншан был высокого роста, с иссиня-чёрными, тронутыми сединой волосами, которые он гладко зачесывал назад. Иконописное лицо его было красиво и печально. Несмотря на то, что утром Ншан тщательно побрился, верхняя губа его и подбородок опять покрылись синеватой тенью. Рассеянный взгляд главаря «базарных» скользил по увешанным плодами яблоням. Там, радуясь окончанию бури и дождя, громко чирикали воробьи.
Во множестве звуков и запахов, смешавшихся в очаровательный коктейль, угадывалось приближение вечера и осени. Косые лучи красноватого солнца сверкали в окнах соседних домов, отражались от мокрых стен деревянной башенки напротив. Все здешние строения буквально утопали в зелени, и со двора доносилось кудахтанье кур. Ншан внимательно наблюдал за одной из них – белой, намокшей и сильно из-за этого подурневшей. Курица выбежала на песчаную дорожку с отпечатками автомобильных шин, в самой середине которой ярко зеленела травянистая широкая полоса.
– Ну, что ж, Назар… – Ншан отвернулся от окна, потеряв из виду двух куриц. К первой за это время прибавилась вторая – чёрная, с малиновым мясистым гребнем. – Твоя судьба была в твоих руках. То, что ты оказался идиотом, не моя вина. Простить я тебя не могу, и ты сразу знал, что так будет. – Тер-Микаэльянц подошёл к связанному и двумя пальцами взял его за подбородок.
В бессмысленных, белых на фоне кровоподтёков глазах Жунды вдруг появились мутные слёзы. Они тут же упали на колючие щёки и покатились вниз, размазывая грязь и кровь.
– Не надо плакать, – задушевно, даже тепло сказал Ншан. – Ты заслужил лёгкую смерть. Так вот, находясь у престола вечности, скажи мне – давно Гюлиханов пашет на ментовку?
– Н-нет… Н-не ж-ж-наю… – Страшный кровавый рот не мог произносить членораздельных слов.
И тотчас голова Жунды мотнулась под ударом кулака Сакварелидзе. Фонтан ярко-алой крови брызнул из разорванной губы, и по грязной рубахе рассыпались тёмные пятнышки. Связанного стало рвать, и тогда Зураб, поморщившись, лениво ударил его ребром ладони по горлу. Несчастный, протяжно застонав, потерял сознание.
Ншан невозмутимо пожал плечами:
– Странно… Работал на Алима и не знал, откуда тот взялся, кому литерит.
– Врёт он всё, шеф. – Сакварелидзе зачерпнул кружкой воду из ведра и вылил её на голову Назара. Тот попытался открыть глаза, но лицо всё больше синело и распухало. Поэтому прорезались только слезящиеся щёлочки.
– Назар, это глупо. – Ншан положил руку на голову Жунды, взял его за мокрые жидкие волосы и стал оттягивать её назад, одновременно нажимая пальцем другой руки на кадык. – Ты знал, что он – мой враг, но молчал. Так ведь?
– Х-хадж-жиеву… Д-думал-л… – Жунда всё более терял человеческий облик.
Ншан внезапно отпустил его:
– Ах, Хаджиеву? Так и шёл бы к нему. Мы разве тебе плохо платили, а? – Наш мигнул Алмякаеву, и тот, подойдя, ударил Жунду ногой в низ живота. Тот, выгнувшись дугой, страшно закричал от боли и смолк.
Тер-Микаэльянц похлопал Рафика по плечу:
