– Да раз пять, наверное, или шесть. Не считал, начальник! – Нечаев задумчиво завёл очи под потолок. – Особенно когда был бухой… Сказали – пошёл. Ну, мы показались друг другу…
– Что сделали? – переспросил Грачёв.
– Ну, понравились. Он тоже синюха конченый. Как я в дверь, он сразу на стол пузырь. Только в последний раз не выставил – злой какой-то был, хипишился. Даже дверь открыл не сразу – я полчаса кулаком колотил. Оказывается, «тёлка» у него была, натурщица. Блондинка такая смазливая…
– Понятно. – Грачёву почему-то не хотелось, чтобы Нечаев говорил здесь о Лилии. Ревности, разумеется, никакой не было – просто опасно было обращать на неё внимание. – А кто посылал тебя к Гаврилову?
– Боб Кулаков, кто ж ещё! Он нас и свёл накоротке. Сам не хотел к нему ездить – некогда было, да и проследить могли. А так всё путём – ездит к Федьке чувак, компанию составить…
– Разумно, – одобрил Грачёв, торопливо записывая показания. – А Баринова ты видел когда-нибудь?
– Один раз, тоже у Кулакова. Он такой жирный, курчавый весь, – торопливо сообщил Нечаев. – Помните, в фильме «Спрут-4» бандит такой был, сексуальный маньяк? Так вот – копия он! Но с Бариновым мы даже не разговаривали никогда. Боб Кулаков нас просто показал друг другу, на всякий случай – вдруг придётся работать вместе. Но пока не пришлось – я все купюры лично Кулакову свозил…
Открылась дверь, и вошёл Ружецкий – бледный, даже, вроде бы, похудевший. Всеволод облегчённо вздохнул и вскочил из-за стола, уступая брату место. Тот сел, не обращая никакого внимания на Минца с Тенгизом, словно их здесь не было, и быстро прочитал записи брата.
Нечаев сразу же поскучнел и сгорбился, огоньки в его круглых карих глазах погасли.
– Продолжим, Сергей Анатольевич, нашу увлекательную беседу, – спокойно, даже приветливо сказал Михаил. Возможно, его порадовал тот факт, что допрос вёл не Минц. – Расскажи-ка мне про Квежо Габлая. Как ты с ним умудрился пересечься. Ума не приложу. Он же в Ленинграде никогда не был. Да и ты, прости, не грузин…
Ружецкий сходу взял быка за рога, и с этого момента солировал, не давая Нечаеву передышки.
– Да Кулаков тот же привёл его в ресторан гостиницы «Выборгская». Неделю назад это было, на Крещение.
– И как всё это случилось? – Михаил на секунду перестал писать.
– Да как это в ресторане случается? Пришли, выпили, отметили праздник…
– А в проруби не купались? – усмехнулся Ружецкий.
– А где ты, начальник, неделю назад проруби видел? Ленинградская погода – одни сопли. А так бы я искупался, конечно! – храбро заявил Серёга. – Короче, Кулаков сказал, что Квежо интересует мой знакомый, Федя Гаврилов. Якобы ему тоже требуется деньги поменять. А Габлая с Гавриловым познакомились прошлым летом в Пицунде. Художник покойный там загорал с любовницей, поиздержался, и Квежо ему одолжил некую сумму. Гаврилов обещал отдать, да смылся, и адреса не оставил. Вот, кредитор его и отыскал по своим каналам. Ну, Боб препятствовать не стал, хоть и сказал, чтобы Габлая был аккуратнее. Федька-то ему живым нужен был, а не удавленным. И меня попросил проследить, чтобы всё культурно было. Только что я сделаю против Квежо, особенно когда у него пена пошла изо рта? Только свою буйну голову сложу, а не добьюсь ничего…
– Тут сказано, что вас с Гавриловым Кулаков познакомил, – Михаил указал ручкой на протокол. – А я знаю, Серёга, что твоя марьяна Райка Савельева тоже была у него натурщицей, пока в запой не упала на месяц…
Нечаев замер с приоткрытым ртом, почесал пальцем в бороде и вдруг заржал.
– Ну, было, было, начальник! Я Райке разрешил голышом перед Федькой стоять с цветком в руке – лишь бы тугрики шли. Только это потом уже было, после нашего знакомства…
– Ладно, не суть, меня Габлая сильно занимает, – процедил Ружецкий, опять почувствовав приступ дурноты. – Какого лешего вам потребовалось мочить Гаврилова? И где сейчас может быть Квежо?
– А где ему быть – в Москве, конечно. Он там постоянно живёт, если, конечно, к своим на Кавказ не уезжает. Адрес, честно, не знаю – не спрашивал. Да он и не сказал бы – осторожный очень. А убили Федьку за то, что долг отдавать не хотел. Говорил, что нечем, поиздержался, и под свою декларацию больше никого не возьмёт. Он же не знал сперва, что Квежо в Питере и знает адрес мастерской. А потом, когда тот уже сам пожаловал, заявил, что никакого долга не было. Квежо в Пицунде с него никаких расписок не брал, на слово поверил. Вот тут я и понял, что будет мокрота, и квас потечёт! Я Федьку дёргаю за рукав, шепчу ему, чтобы обороты сбавил. А он, наверное, вдеть уже успел, фасон держать решил. Обещал в ментовку заявить о вымогательстве, придурок. Наверное, не верил, что Квежо его замочит при мне. Но тем и должно было кончиться…
– Значит, Гаврилов Габлая задолжал в прошлом году? Сколько, не знаешь? – Ружецкий сидел за столом, подпирая ладонями больную голову.
– Много – тысяч пятнадцать…
– Ни фига себе! – присвистнул Тенгиз. – Но у него декларация была на девяносто четыре тысячи. Неужели трудно было долг отдать?
– А чёрт его знает! – махнул рукой Нечаев. – Я в ихние расчёты не влезал. Квежо готов был долг простить, если Федька остаток суммы поменяет для него, который пока никуда не удалось пристроить. Там, вроде, столько же и было. Ну, может, немного побольше. Конечно, на Федькином месте свои тугрики нужно было отдать, чтобы в живых остаться. А он, лось сохатый, на понт взять решил. У него девяносто четыре куска проставлено было, из них личных сорок. Ну и наших, соответственно, пятьдесят четыре. Для Квежо там уже места не было. Потом сказал, что вообще с нами дел иметь не станет. Тёмные мы, мол, личности, и сидеть за наши подвиги он не подписывался. Тогда Квежо ему говорит: «Жить хочешь? Тогда гони долг с процентами!» А Федька кукиш ему показал. Не брал, говорит, ничего, и не докажешь! Он-то думал, что его не тронут, потому что иначе наши суммы пропадут. Декларация-то на его имя. Вот и изгалялся, как хотел. А Квежо, вижу, галстук с шеи снимает, складывает его петлей. Я хотел крикнуть Федьке, чтобы тот обернулся – он у подрамника стоял, с кистью в руке. Но Квежо ребром ладони по горлу себе чиркнул – мол, молчи, а то сам упокоишься. Ну, и накинул галстук сзади – Федька и охнуть не успел. Сразу видно, не в первый раз так работает…
– Значит, всё произошло прямо при тебе? – Ружецкий поймал зрачки Нечаева, следовал за его взглядом, не давая тому видеть ничего, кроме своих глаз. Этот приём сработал, и Сергей сидел уже весь в поту, ёрзая на стуле.
– А чего? Квежо мне пригрозил, что живот вспорет, если наведу на него, – облизывая пересохшие губы, сказал Нечаев. – И вспорет, если узнает, что я вам тут говорил. От него не скроешься – везде найдёт. Вы уж, начальнички, спасите меня за ради Бога. Не так уж я нагрешил, чтобы сейчас умирать…
– Все вы ангелы с крыльями! Не надо было заниматься всякой гадостью – и жил бы спокойно. – Ружецкий прищурил глаза. – Как мы и думали – Гаврилов стоял у подрамника и накладывал фон ультрамарином. А что касается твоей безопасности, то будь спокоен, если сам не сглупишь. И раскидывать не думай – сразу засеку. Габлая сейчас точно в Москве, или ты только предполагаешь?
