Ружецкий приподнял веки, нашёл глазами жену, и уголки его запёкшихся в крови губ слабо дрогнули. Он даже увидел, каким-то невероятно ясным, пронзительным зрением, что по щекам женщины катятся прозрачные слёзы, а волосы её сияют в электрическом свете автомобильных фар. Она что-то шептала, захлёбываясь и гладя умирающего по жёстким с волосам, в которые набилась ледяная крупка.
– Мадам… Мадам, дайте же подойти! – просил врач, переживая, что тяжело раненый человек сидит без помощи на снегу.
Света не отвечала. Она жадно вглядывалась в лицо мужа, качала его на руках, как маленького.
А потом укоризненно, но ласково сказала:
– Я так долго вас ждала… Как же вы так?.. Обманули нас с Богданом…
Михаил несколько раз с бульканьем, с хрипами вздохнул, но выдохнуть уже не смог. Он хотел что-нибудь сказать жене, уже почти вдове своей на прощание, но язык его уже не слушался. Он лишь с огромным трудом пошевелил ладонью, нашёл руку Светы и слабо сжал её. А через несколько секунд она почувствовала, что пальцы мужа стали, словно резиновые, без костей, и рука его упала на окровавленный снег.
Врач моментально всё понял и сделал знак одному из милиционеров, чтобы тот увёл рыдающую вдову. Он подошёл к умершему, и руки привычно заскользили по телу. «Своеобразное лицо… Шатен, а глаза, как маслины. Впрочем, о чём я? Здесь не меньше сорока входных отверстий. Шансов не было никаких. Прошили крест-накрест, чтобы наверняка. Сколько же ему было лет? Около тридцати всего лишь, и вот уже конец…»
Никто из присутствующих не обращал внимания на Грачёва, который стоял за углом забора, в расстёгнутой дублёнке покойного брата. Он смотрел на свою одежду, аккуратно сложенную неподалёку от места расстрела, видел толпу, собравшуюся в совсем недавно пустынном дворе. Всеволод тяжело дышал, сжимая рукоятку своего пистолета, скрипел зубами от бессилия. Он хотел раскидать всех, броситься к брату, обнять его, прижать к себе. Но не двигался с места, лихорадочно обводя глазами двор, и шестым чувством чуял, что ещё не всё кончено.
Ему почему-то казалось, что новая трагедия стоит на пороге. И от того, что он не мог ничего понять, угадать, где таится беда, становилось совсем тошно. Жизнь мгновенно сделалась противна, и Всеволода замутило даже от морозного воздуха, вливающегося в лёгкие. ОМОН не потребовался, справились с этими героями самыми обычными силами из Выборгского района. Горбовский и Милорадов явно переоценили боевой дух иващугинской банды…
Внезапно от сгрудившихся близ парковки группы бандитов метнулась одна тень, потом – другая. Иващуга и его кривоногий дружок, опрокинув бросившегося наперерез милиционера, в несколько прыжков оказались около машины «скорой помощи». Дверца микроавтобуса была открыта, шофёр возился в кабине. Он никак не ожидал нападения, и потому стал лёгкой добычей.
Святослав молниеносным движением швырнул его далеко в сугроб, уселся за руль, а второй бандит вскочил на сидение рядом. По не перегороженной дорожке Иващуга задом рванул на проспект Энгельса, и тут же раздался страшный женский крик. На снегу корчилась молоденькая медсестра, которую ударило машиной. По круглому её личику, еле видному из-под «лебединой» шапки, текла кровь – из носа и из ушей.
– Малахов, Пудоль, Бортович! Задержать! – скомандовал капитан милиции своим людям. Он махнул рукой, и три человека бросились к «козлику», на котором наряд прибыл из местного отделения.
Врач бросился к девушке, сразу же понял, что и здесь он бессилен, и как-то сразу горько заплакал.
– Катя! Катюша! Скажи что-нибудь! Ты слышишь меня? Ну, глазами хотя бы моргни!..
Грачёв вдруг почувствовал, что мысли максимально прояснились. Тело, словно натёртое кремом булгаковского Азазелло, буквально повисло над снегом. Поле зрения резко сузилось, и по бокам всё пропало в красном тумане. Всеволод видел только «скорую» и дорогу – как в страшном сне. И больше – ничего…
– А, ну-ка! – Он опередил рыжеволосого сержанта, который собирался запрыгнуть в «козлик», и сел назад. Сержант, ни слова не говоря, хлопнулся рядом с ним – пререкаться было некогда.
Белобрысый, невозмутимый водила Пудоль дал с места такую скорость, что даже Грачёв удивился. Все четверо прекрасно знали, что именно следует делать. Малахов, прижав к уху рацию, объявлял общегородскую тревогу. Он торопливо передал координаты «скорой»-убийцы, потому что иначе её было не остановить. Если бандиты догадаются включить «мигалку» и сирену, любой гаишник решит, что машина следует по вызову…
Иващуга с дружком будто бы прочитали их мысли, и на крыше «рафика» вспыхнул крутящийся синий маячок. Сирены пока не было слышно, но и её в любой момент могли включить. Рыжий Малахов зарычал от бешенства и бессилия, а усатый Бортович громко матюгнулся.
«Скорая» летела по проспекту Энгельса к Суздальскому. Бандиты явно хотели вырваться из города, но сначала собирались укрыться в тёмном и заснеженном Шуваловском парке. Грачёва сильно тошнило, и он боялся не удержать рвоту. Малахов и Бортович расстёгивали каждый свою кобуру, Но Всеволоду казалось, что делают они это слишком медленно. Тем временем «скорая», поддав газу, начала вилять по проспекту, и вполне могла погубить ещё кого-то.
– Пудоль, ну скорее же! Поднажми! Уйдут! Прошу тебя… – Грачёв едва не рыдал. Ещё секунду назад он колебался, а сейчас потерял всякий контроль над собой. Пали все психологические преграды, и Всеволод понял, что не только может, но и очень хочет убить тех, в «скорой». Убить как своих кровников…
– Никаких предупредительных, слышите? – Грачёв бешено вращал глазами, и по лицу его обильно тёк пот. – Пудоль, ну что ты чешешься?! Сейчас упустим, и всё тогда… Я стреляю по колёсам. Не уймутся – на поражение! И вы тоже – под мою ответственность. Я всё беру на себя!
На Суздальском, близ улицы Жени Егоровой, «скорая» начала заметно уходить в отрыв. Всеволод отчаянно, страшно материл ментов, которые не смогли должны образом организовать перехват. Рядом проходила железная дорога – это было и хорошо, и плохо. Если выстрелить по колёсам сейчас, Иващуга с приятелями в любом случае выскочат из машины, полезут на насыпь и станут более уязвимы. Но, по закону подлости, тут может проезжать поезд. Бандитам терять нечего, они могут проскочить перед ним, скрыться в парке, и тогда действительно всё пропало. Жить будет незачем, потому что не сумел отомстить…
Малахов несколько раз выстрелил в воздух, потому что боялся начальства больше, чем незнакомого парня неясной ведомственной принадлежности. Убегающие даже ухом не повели. В неярком свете фонарей бело-красный микроавтобус был хорошо виден, но другого транспорта у бандитов сейчас всё равно не было.
– Дай мне «дуру», Малахов, я лучше сумею! – прорычал Всеволод.
– Не положено! – заученно ответил рыжий вихрастый сержант.
– Хорош зря патроны тратить! – неожиданно тихо, спокойно сказал Грачёв. Он вытащил свой, итальянский, на полном ходу открыл дверцу, нагнулся, прицелился в колесо «Скорой» и плавно нажал спуск. Потом, для верности, выстрелил ещё раз, и то же самое проделал с другим колесом.
