Грачёв сел на своей тахте, вспомнив, что ещё далеко не закончил дело. Двоих главарей банды уничтожили, полтора десятка бойцов взяли, но и на сегодня ещё работы осталось достаточно. Только заниматься ею будут уже другие, а у него есть сокровенные, личные дела. Он должен найти агента в «Большом Доме», своего третьего кровника. Без помощи этого помойного «крота» бандиты никогда не сумели бы сделать то, что сделали. А, значит, не будет покоя ему, как брату и как сотруднику органов госбезопасности, пока не будет выявлена и заделана течь в корпусе их общего корабля. Об этом нужно спросить у Анастасии Бариновой – она ведь обещала поделиться своими соображениями.
Лариса и Дарья ходили с заплаканными лицами – они знали Михаила и жалели его семью. Наверное, тоже чувствовали себя виноватыми из-за того, чтобы слишком хорошо жили с отцом погибшего – богато и по закону. Только баба Валя, узнав о случившемся у «железки», потрясённо вглядывалась в неузнаваемое лицо Грачёва.
– Неужели ты двух человек застрелил? Сева, мне просто страшно. Значит, ты и оружие хранил в квартире?
– А от другого вам, Валентина Сергеевна, не страшно? – впервые за многие годы Всеволод так обратился к неродной бабушке. – Знаете, кого я убил сегодня ночью? Хотя бы про одного расскажу – будет полезно услышать. Это – Ипполит Жислин, трижды судимый по особо тяжким статьям. Они с Василием Мармуром, которого тоже ночью взяли, вчера вечером ворвались в квартиру на Садовой, к Шурке Сеземову. Тот сейчас в реанимации, в критическом состоянии, а его жена Наталья погибла. У них остались две маленькие дочки. Это, простите, побоку? Вот Мишка… Тоже недостаточно? Девчонку двадцатилетнюю пожалейте, которую они с Иващугой задавили!..
Всеволод вспоминал всё это, ударяясь лбом о стену – несмотря на то, что уже набил болезненную шишку. Лариса тогда, испугавшись, что слова матери вызовут у пасынка новый припадок, обняла его, прижала к себе.
– Мама, пожалуйста, уйди! Прошу тебя, не нужно провоцировать скандал. Ты же видишь – Севе очень плохо. Мальчик мой хороший, успокойся! Может быть, мне к Мишиной маме сходить? Я так понимаю, так понимаю её состояние! Иди, полежи, родной. Я тебе таблеточку дам, чтобы ты немного расслабился. Пожалуйста, сынок, отдохни, а то сорвёшься. Ты очень устал, надо расслабиться, поспать. Я отключу телефон, чтобы тебя хотя бы до полудня не беспокоили…
Но Грачёв так и не смог заснуть, несмотря на лошадиную дозу димедрола. От лекарства лишь включилось какое-то особое, внутренне зрение. Перед закрытыми глазами крутилась мигалка на брошенной машине «скорой помощи». Мёртвый брат лежал на носилках, испачканных в крови Кати Корсаковой, и в его глазах то вспыхивал, то потухал лунный свет, а ветер гнал по небу рваные тучи.
Пока ехали до Литейного из Шувалова, один из задержанных, по фамилии Фигурин, успел поделиться впечатлениями. Он сказал, что Ружецкий вышел к ним добровольно, в одежде брата – чтобы запутать преследователей, отвлечь их на себя.
– Он даже хохмил ещё, спокойно так говорил! Рано, дескать, Севке умирать. Совсем не очковал, короче. Мне так показалось, что он смерти искал, нарывался даже. Ребята у вас понтовитые – аж завидно! Надо таких беречь, на плёвое дело не слать, а только на серьёзное. Весь в своего батю – тот тоже чёрту в зубы лазил. И тоже затравили свои же…
С трудом одеваясь и приводя себя в порядок, Грачёв думал только о том, чтобы у него не отобрали пистолет. Там остался единственный патрон, который ещё может пригодиться. Было больно дышать, стыдно видеть белый свет, понимая, что долг уже никогда не отдать. Мало того, он занимал Мишкино место, считаясь законным сыном их отца, носил ту фамилию, в которой было отказано брату. Так теперь ещё забрал у него последнее – саму жизнь, хотя совершенного этого не хотел!
Но прежде, чем расстаться с белым светом, он должен закончить дела. И потому надо спешить – ведь «крот» тоже может принять меры, потому что знает об аресте банды и гибели главарей. Бестолково бегая по комнате, Всеволод натянул чёрный бадлон, и на него – такой же мрачный пиджак; трясущимися руками застегнул пуговицы. Не оставалось уже сил лежать с закрытыми глазами и в то же время видеть «лебединую» шапку и струйку крови из маленького уха с серьгой-капелькой.
Раз не было «хвоста», значит, слежка велась другим способом. Каким? Кто бы ответил на этот вопрос! Пока расколешь бандитов, рак на горе свистнет. Да вилами на воде писано, что они в курсе – боссы им свои тайны доверяют не часто. Значит, только Настя Баринова! Она была близко знакома со всей этой шатией. К тому же, они убили Вениамина Артёмовича и грозили расправиться с ней самой, с их дочерью. Стеличека, жаль, не оказалось среди арестованных; о нём пообещали навести справки. Горбовский был уверен, что Инопланетянин обеспечит себе на это время железное алиби.
О Захаре Всеволод сейчас думал с неприязнью, вспоминая его конфликты с братом. Да, сейчас майор потрясён гибелью Ружецкого, чуть не плачет, но надолго ли? Он уже многих схоронил из своего отдела, и каждый раз смотрел вот так – глазами побитой собаки…
Грачёв вышел в коридор и увидел там печальную бабу Валю. Он уже открыл рот, чтобы попросить прощения за грубость, но понял, – не сможет. Она назвала Иващугу и Жислина людьми, откровенно пожалела их. За что? Почему? Она ведь знала, что они совершили, но будто не придавала этому значения! Получается, преступники – люди, а Мишка и Катя – скотина безрогая? Они погибли при исполнении служебных обязанностей. Спасая других, отдали свои жизни. В том числе и за эту интеллигентную старушку, которая переживает лишь из-за того, что в её квартире хранили оружие. Теперь, похоже, она будет откровенно бояться пасынка своей дочери – как будто он может перебить всё их семейство!..
А Захар? Похоже, он действительно жалует только смирных – не в пример своему предшественнику, полковнику Грачёву. Сашке Минцу повезло. У него такой характер, что с ним при всём желании не разругаешься. Для него не составляет труда со всеми ладить. Конечно, обжёгся в восемьдесят шестом, когда его выгнали из прокуратуры за строптивость, и теперь дует на воду.
А Михаил вырос в деревне, заниматься с ним было некому. Полный дом репетиторов, как Сашке, ему не приглашали. Что имел, всего сам добился, и с раннего детства был себе хозяином. Потому и не терпел, когда на него давили. Но не взрывался, как Всеволод, а сопротивлялся молча, спокойно, без ругани. Брат редко повышал голос, но от него исходили токи силы и уверенности, из-за чего он и считался грубияном…
– Севочка, ты уходишь? – Лариса выглянула из своей комнаты, вытирая глаза мокрым батистовым платочком.
– Да, мама Лара. Если позвонят Милорадов или Горбовский, скажи, что я уехал к свидетелю. Потом перед ними отчитаюсь.
– Скажи мне адрес и номер телефона Галины Павловны. Я хотела бы её навестить.
– Я сейчас в алфавите номер найду, и адрес там есть. – Грачёв взял с подзеркальника потрёпанную книжицу в кожаном, с золотом, переплёте. – Но лично я с ней не общался, сама понимаешь.
– Понимаю. Но какое это сейчас имеет значение? Мы с Дашей к ней поедем. Не беспокойся. Машину не попросим. Как-нибудь на общественном транспорте…
