Ная Емельянова, дочка Галины, широко улыбалась мне, как старой знакомой. Одета девочка была в белую мужскую рубашку и короткую клетчатую юбку – по нынешней моде, Толстую косу Ная свернула кренделем на затылке.
– Извините, Оксана Валерьевна, что не сразу вышла вас встретить. Мама и так еле согласилась, всё спать меня гнала – чтобы не мешала вам с Диной. Да ещё кино нужно было досмотреть, серия кончалась…
– Да ничего, ничего, Анастасия, всё нормально! – бодро сказала я, хотя не представляла себе, что в данный момент делает Дина и не уехала ли она потихоньку из квартиры старшей сестры, пока я рассматривала портреты и статуэтки. Даже не покидая Москву, она может спрятаться у кого-нибудь из своих многочисленных любовников и обдумать план дальнейших действий. Мне сегодня удалось застать Дину врасплох, но она не из тех, кто легко сдаётся.
Похоже, «Фам-фаталь» элегантно выскользнула из расставленной мною западни, пожертвовав при этом своими родственниками. Галина, конечно, помогла сестре скрыться, несмотря на то, что сама послала кузена в Лахту. Галину в любом случае осуждать нельзя – тогда она хотела вытащить Дину из Бутырской тюрьмы, а сейчас боится, как бы младшенькая снова туда не угодила.
Престиж агентства её мало волнует. Но должна же Галя помнить об их с Ильёй горестях и тревогах, о помощи Озирского, без которой Дина так и гнила бы в камере, а не посещала дорогие рестораны в компании знаменитых людей. Дина во дворе говорила мне о том, что благодарна нам с Андреем за помощь, но лишь для того, чтобы выиграть время…
Ная явно принадлежала к числу тех детей, которые всюду суют свой нос и благодаря этому оказываются весьма осведомлёнными. И сейчас она не могла ни спать, ни смотреть телевизор; возможность побеседовать с настоящим сыщиком представляется не каждый день. И потому Анастасия Игоревна Емельянова чинно уселась в другое старинное кресло, набитое конским волосом, закинула ногу на ногу и сцепила пальцы рук. Должно быть, она считала этот жест очень красивым и аристократичным.
– Дина скоро придёт. Ей нужно кому-то срочно позвонить…
Я не замечала в поведении девочки никакой нервозности, но всё же беспокоилась, подозревала, не доверяла, и потому была готова ко всему.
– Ничего, Я дождусь её. И дольше приходилось ждать.
Ная поглаживала флегматичного домашнего любимца, а я смотрела на её чистое и спокойное личико и представляла картины одну страшнее другой. Кому Дина сейчас звонит, интересно? Хорошо, что сориентировала Чугунова по месту; ребята, наверное, вот-вот будут во дворе.
Лёшка хотел расспросить меня подробнее, где я пропадала, почему не отвечала на звонки по «соте», какие планы на сегодняшнюю ночь у меня и у объекта, но я быстро свернула беседу и положила трубку. Пусть и Генриетта будет в курсе – в случае чего, расскажет всё мужу. С Диной-то и до сих пор всё непросто получалось, а сейчас она может пойти ва-банк.
Например, оставит меня здесь в заложниках, а потом выйдет на Андрея с требованием прекратить наблюдение, выставит ряд условий. Захочет, допустим, ознакомиться с имеющейся информацией по делу. Да нет, не будет Дина усугублять своё и без того сложное положение. Она знает, что мы – частные сыщики, и всегда можем поладить с клиентом. Отчитываемся мы только перед заказчиками, а таковыми в нашем случае являются Илья Брайнин и Галина Емельянова.
– Оксана Валерьевна, я так рада, что вы приехали! – продолжала заливисто болтать Ная, поглаживая и тиская смирившегося со своей участью Каспара.
Ная чмокнула кота в нос, и красивые чёрные глаза её заблестели, как хрустальные подвески на люстре.
– А я смотрю фильм «Строго на юг». Вы любите Пола Гросса? Я от него без ума, он такой душечка! В кино констебля Фрейзера играет. Люблю всякие детективы, ужас! Дина нам не говорила, что вас приведёт. Уехала на важную встречу, обещала вернуться около одиннадцати вечера…
Девочка перехватила мой взгляд, брошенный на портрет кудрявой женщины.
– Это моя прабабушка Даниэла, её звали Даня. Она всю жизнь вот эти статуэтки собирала, и от прапрадедушки ещё остались. А это её муж, мамин дедушка, Григорий.
Ная встала и дотронулась кончиками длинных прозрачным пальчиков до фотографии парня.
– Он под Москвой погиб в сорок первом году. Даня двух дочерей растила одна. У неё ещё сын был, самый старший, умер до войны. Он дизентерией заболел. В память Дани Дину назвали, на одну и ту же букву. А маму – в память Григория.
Ная видела, что мне интересно её слушать, и тараторила без умолку.
– Даня на последние деньги статуэтки покупала, очень красивые и редкие. А после перед Аидой и Златой извинялась, что не могла удержаться. Загляденье, правда ведь? Их ещё больше было, но когда тётя Злата кооператив строила, половину пришлось продать. Но после того как бабушка Даня умерла, ни одной статуэтки никто не тронул.
– Действительно, очень мило, – с готовностью согласилась я. В другое время я внимательнее осмотрела бы коллекцию, но сейчас меня интересовала одна только Дина. – Твоя тётя ещё и к Илье Марковичу ездила, в Измайлово. Важная встреча состоялась уже после. Дина не говорила, с кем собирается встречаться?
– Она с нами не откровенничает, – горестно призналась Ная. – Но, судя по принесённому букету роз, это – VIP-персона. Двадцать пять штук импортных розочек не каждый потянет. Это эксклюзивный букет, и розы уже обработали по специальной технологии, чтобы долго не вяли, – объяснила Ная, таинственно оглядываясь на дверь. – Дине часто цветы дарили – целые корзины, огромные букеты. Бывало, что они даже в машину не вмещались! – Ная замолчала, прислушалась. – Ну, я смываюсь, а то Дина сейчас придёт, будет ругаться…
Ная улетела, едва касаясь натёртого дубового паркета подошвами домашних туфелек. А я взяла Каспара на руки и вернулась в кресло, изо всех сил стараясь казаться спокойной. Сизая мочка кошачьего носа шевелилась, как у кролика. Я смотрела на закрытый рояль, на бюст курчавого насупленного композитора, на гантели, лежащие у батареи и свёрнутый в жгут костюм для занятий аэробикой.
Жаль, что я не могу увидеть через окно двор, куда уже должны прибыть Лёшкины ребята. Но я знаю, что они здесь, и от этого мне становится немного легче. Скорее всего, тёплая семейная обстановка сделает Дину более терпимой и сговорчивой; а, значит, я за свою жизнь могу не опасаться. Думать следует о другом – как заставить Дину поверить мне, хоть немного раскрыться, и в конечном итоге облегчить душу. Я чувствовала, видела, понимала, что непроницаемая роковая женщина тоже страдает, мечется, борется с собой и ищет человека, готового её выслушать…
– Извините, что заставила вас немного подождать, – раздался от дверей глубокий хрипловатый голос.
Я вскинула голову и встретилась с потухшим взглядом тёмных, бархатных, бездонных глаз. В них не было ни испуга, ни ярости, ни мольбы – одна бесконечная усталость.
* * *
– Не стоит извинений.
Я с любопытством рассматривала Дину, которая успела переодеться. Вместо чёрного с серебром костюма я увидела футболку и брюки розово-песочного цвета и домашние туфельки на пробковой подошве, верх которых был сделан из грубых переплетённых ниток. Замшевый ремень подчёркивал тонкую талию и еле заметную грудь, из-за чего Дина казалась совсем юной, хрупкой, незащищённой.
