– И вы действительно ничего себе не брали из полученных денег?
– Брал оговорённый процент – мне же нужно было на что-то содержать группу. Своего рода маленький партизанский отряд на захваченной врагом территории. Вместе с тем я вынужден был покупать недвижимость и автомобили, обедать в дорогих ресторанах и посещать ночные клубы. Я должен был выглядеть богатым и счастливым, чтобы не отличаться от других. Но я отличался от всего племени Адамова и постоянно помнил об этом. Денег мне нужно было куда меньше, чем тому же Артёму. Я не мог их истратить ни на жену, ни на любовницу…
– Почему? – Оксана смотрела на Виктора, как завороженная.
– Этого никто не знает, в том числе и Александра, с которой мы много общались. Жаль, что вы – женщина; мужик понял бы лучше, но я и с ними не откровенничал. Попытайтесь войти в положение человека, который в девятнадцать лет на войне стал инвалидом. Я думал потом, что лучше меня убило наповал в том бою, или остался бы калекой. Смог бы бабу найти, в России любят увечных и жалеют. Но только не таких, как я…
– Вы – увечный?! – Оксана не верила ему, высокому и красивому. – Духовно, что ли? Или душевно?.. Извините за бестактный вопрос – у вас по психиатрии инвалидность?
– Не мешало бы! – Виктор пальцами тёр чисто выбритый подбородок, гладил шрам на горле. – Но я по натуре – победитель. Мне имя дали правильно. Мать в роддом увезли в воскресенье, из-за праздничного стола – семья отмечала двадцать лет Победы. Не желая прослыть слабаком и шизанутым, я ломал себя через колено, сопротивляясь надвигающемуся безумию. Возненавидел людей ещё в детстве, но всю жизнь улыбался им – иначе не сделать карьеру. Два катастрофических нервных потрясения не прошли бесследно. Мне пришлось их перенести, как выражаются, «на ногах», без психиатрической помощи, без лекарств и длительной реабилитации. Клеймо душевнобольного закрыло бы мне путь наверх. Я мог сгинуть в интернатах и больницах, потому что не имел блата. И не только блата, а даже самых обыкновенных родственников, которые носили бы мне передачи в психушку.
Старосвецкий запыхтел трубкой, раздумывая, продолжать ли. Оксана, напрягая глаза до слёз, смотрела на него и ждала.
– Многие сумасшедшие считают себя здоровыми. Так и я – чёртиков не ловил, Наполеоном себя не ощущал. Глюки на меня не наплывали. Работоспособность имел выше средней, физически был развит. Плавал, занимался греблей и волейболом. К армии готовился заранее. О том, чтобы закосить, даже не думал. Наоборот, горевал, что нет войны, и негде себя проявить. Страстно желал иметь орден. В общем, обыкновенные мальчишеские фантазии…
– Орден вы привезли из Афганистана, – вставила Оксана.
– Лучше бы я привёз оттуда другое… То, что там и потерял. В том бою, когда закрыл собой командира. – Старосвецкий тяжело вздохнул. – Я был готов умереть, но то, что случилось после, хуже смерти. Капитан Осипов благодаря мне остался в живых, и они отбросили «духов» с горной дороги. Я говорю «они», потому что сам уже лежал кучей окровавленного мяса. После взрыва гранаты буквально под ногами редко кому удаётся выжить. Мне, как видите, удалось. Это был третий удар, а первые два случились ещё в детстве. Погибла от взрыва перегонной установки моя мать. Предал и фактически отказался заниматься мной отец. В горах вокруг был огненный ад, потому что «духи» подожгли бензовоз, шедший под нашей охраной. Тогда я впервые пожалел, что попросился в Афганистан. Рядом со мной парню голову оторвало, а я стал как решето. Всё, что было между ног, пришлось ампутировать. Уже четырнадцать лет на мне лежит «большая печать». Я даже не кастрат, я – евнух, скопец. И моё чисто выбритое лицо, предмет восхищения женщин, оттуда. Александра часто спрашивала, почему не женюсь, раз сам такой весь из себя шикарный. Можете передать ей, если сочтёте нужным… Осколок, угодивший в шею, прошёл в сантиметре от сонной артерии. Плохо, что я выжил, а не погиб за правое, как тогда казалось, дело. Остался бы честным комсомольцем, до конца выполнившим свой долг. Вернулся бы на Родину в цинке, как тот, что был рядом со мной при взрыве. Похоронили бы меня под красной звёздочкой, и не окунулся бы я во всю эту грязь. Но я остался верен данной присяге, и много воров отправил к праотцам, да и бандитов – не меньше. Киллеров в тех случаях не находили. Просто объявляли, что совершено заказное убийство, связанное со служебной деятельностью жертвы. Если этих уродов не карает государство, их должен карать я, изъявивший желание обеспечить безопасность этого самого государства. Этих убийств было около двадцати.
– Я не знала, – пробормотала потрясённая Оксана. – Не знала…
– Само собой. Так получилось, что мне удалось рассчитаться с Лукьяновым. Точно так же он был в состоянии покончить со мной. В нашем кругу не принято жалеть жён и детей тех, кто мешает бизнесу или представляет опасность. Если дети через родителей получают блага, пусть будут любезны получить и проблемы. Не я установил в стране эти порядки, не я первый сказал, что все слюни и сопли – в пользу бедных. Но у меня не было семьи, я оставался свободным и несговорчивым. Мне пришлось стать сильным, подлым и наглым; ну, так и ведь и остальные там такие же. Что поделаешь, если народ России, купившись на дешёвые посулы, выбрал соответствующий общественный строй? Ну куда, скажите на милость, рядовому обывателю двести сортов сыра или колбасы? Люди ждут, когда в каком-то из пустых фантиков всё же окажется конфетка. Тогда договоримся так – вам нравится существовать, как в джунглях, существуйте. Но когда пробьёт ваш час, не дёргайтесь. Пусть теперь Александра покажет, как она умеет крутиться и сбивать лапками масло. Пусть поработает в поте лица своего…
– Виктор, я согласна, что вокруг достаточно всякой мрази, – еле слышно произнесла Оксана, не зная, как на её слова прореагирует Старосвецкий. – Но всё-таки, в первую очередь, вы мстите окружающим за своё горе, за свои раны. Вы завидуете им…
– У меня в девятнадцать лет не было на совести особых грехов. В Афганистан я поехал не из желания попрактиковаться в стрельбе по движущейся мишени. Жизнь подтвердила правильность включения этой страны в зону национальных интересов России. А я уже тогда понимал это. Разве мало вокруг ещё менее достойных людей? Но почему-то для испытания выбрали именно меня. Я скрывал своё увечье, как мог, но пересудов всё равно не избежал. В баню с компанией – ни-ни, даже на пляже мне было нечего делать. Женщины наперебой предлагали себя, я хотел их, но отказывался под разными предлогами. Это надо почувствовать, ощутить весь трагизм подобного положения.
– И протез не поставить? – Оксана никак не могла поверить в то, что слышала. – Вы же часто бываете за границей, и средства позволяют…
– Протез есть протез. – Старосвецкий выдохнул дым, разогнал его ладонью. – Силиконовой, или сделанный из моей кожи и связок – без разницы. Я много раз пробовал исправить положение, но безуспешно. К настоящему моменту я смирился с собственным одиночеством. Мне не мешают ни жена, ни дети. Да и раньше… Времени на учёбу и работу у меня всегда был вагон. Если исключить из жизни юноши всё, что связано с любовью и дружбой, ничего в ней и не останется. Окончательно я впал в ярость, когда пошли слухи о моей «голубизне». Я – нормальный мужик, натурал до мозга костей. До сих пор люблю баб и одновременно ненавижу, даже понимая, что они не виноваты. А что касается зависти, вот моё мнение. Честолюбие с завистью идут рука об руку. Здоровая, умеренная зависть часто приводит человека к прорыву, к успеху, к славе и к власти. Те, кто никому не завидует, с моей точки зрения, ущербны. Они вызывают скуку и жалость, даже брезгливость. Такие многого не добьются и сгниют в нищете. Весь вопрос в том, кому, как и по какому поводу завидовать. И что делать самому для того, чтобы разрядить ситуацию. Можно злословить и пакостить из-за угла, но я предпочитаю задавить предмет зависти собственным успехом. И пусть он завидует мне!
