А я шла рядом с тобой и Золотовым по скользкому асфальту, думала о пустяках. Например, о том, что нужно поздравить с Днем ангела двоюродную сестру Людмилу. Вчера нее был праздник, а я совсем забыла. Снова я увидела вокруг мигалки, облупившиеся щиты омоновцев, поливальные машины и колючую проволоку. И ты был рядом со мной. Но, в то же время, этот высокий человек в камуфляже, без шапки, с катающимися желваками на щеках, хмурый и сосредоточенный, казался мне чужим. Я вздрагивала и сквозь слезы, сквозь тающий снег смотрела на тебя, пытаясь понять, что же произошло в моё отсутствие.
Ты отослал водителя Сергея с Золотовым, а сам сел за руль «Кадиллака», Рванул по Кутузовскому проспекту, потом – по Можайскому шоссе. По той же дороге, где гнала я вчера, третьего апреля, бессознательно повторяя тот наш путь, когда в моей жизни все перевернулось. Ты не хотел ехать домой, не хотел откровенничать со мной в машине, даже наедине, без Сергея. Мимо кемпингов ты вывел лимузин за Кольцевую дорогу и остановился неподалеку от облетевшей рощицы. Выровнял дыхание, швырнул в канаву огрызок яблока и долго смотрел, как с мутного неба летит мокрый снег. Ветер трепал мокрые березки, а в стороне Москвы вспыхивали зловещие электрические зарницы. Я стояла рядом и ждала, судорожно втягивая дым сигареты; ждала и боялась, что ты заговоришь…
– Дарья, выслушай меня внимательно, хорошо? Только без истерик, даже без вопросов… Мне самому сейчас нелегко говорить. И скрывать от себя не считаю нужным, потому что мои дела касаются тебя напрямую. От родителей спокойно все скрою, а ты должна знать. Короче, я не стану платить, и пусть поищут средства в других местах. Желающие показать свою преданность всегда найдутся. «Банан» – «папик» самый сладкий, он без спонсоров не останется. Но на моей совести этого не будет…
Я слушала тебя и не верила своим ушам. То, о чем ты говорил, означало скорую смерть, и не только для тебя одного. Как при фотовспышке я увидела головки наших детей на подушках, склонившуюся над их кроватками маму. Даже Татьяну Леонидовну представила себе – всю в черном. И замерла от ужаса, поняв, что вижу будущее…
– Андрюшка, они же тебя сожрут! Не обостряй! Ты слишком долго жил по «понятиям», и сейчас для них «сукой» будешь! Изменником, понимаешь?!
– Да молчи ты, баба! Сказал – будет так, значит, будет!
Ты стоял передо мной – бешеный, с горящими глазами, чуть наклонившись вперед, как будто хотел ударить.
Я шарахнулась от тебя, еле удержавшись на ногах – так дрожали колени. Я не узнавала своего мужа; ты был похож на бьющегося в падучей фанатика. Смотрел на меня, как на врага, которого надо уничтожить.
И вдруг ты внезапно успокоился, примирительно улыбнулся, чем окончательно обескуражил меня. Я видела каждую черточку твоего свежего молодого лица, твои бездонные глаза, твой изящно очерченный рот, тень отрастающих усов на верхней губе.
Я задохнулась от страха и от изумления, когда в зыбком мраке увидела свечение над твоей головой, по контуру плеч. И в следующую секунду отвернулась, не в силах выдержать это видение…
– Я много сделал зла в своей жизни, но никогда не поступался внутренней свободой. Сейчас я должен перешагнуть через шкурные страхи, чтобы потом не презирать себя всю жизнь. Прости, Дарья, но ты сейчас можешь говорить мне все, что угодно, приводить любые доводы. Я все равно ничего не услышу. Он убедил меня в том, что правда там, в Доме…
– Кто убедил?.. – Я без сил опустилась на уголок заднего сидения машины.
– Спикер.
Я обмерла, сжала пульсирующую голову ледяными ладонями. А в следующий момент ясно представила себе маленького человека в черной, с белой полоской, рубашке, и с такими же черными глазами на совершенно белом лице.
– Получается, ты отправился уговаривать его сдаться, а он уговорил тебя сопротивляться. Конечно, твои возможности доставлять продукты и средства связи для него интересны. Наверное, он надеется на ходатайство видных бизнесменов перед властями… Но не нужно жертвовать собой, семьей из-за человека, которому ты, в принципе, безразличен…
– Важно, что он не безразличен мне.
Ты закурил, но не сразу погасил зажигалку, а долго смотрел на синеватый язычок пламени, трепетавший на пронзительном ветру.
– Я же говорил тебе, что мы были знакомы. Отец кое-что рассказывал. А сейчас я понял, из-за чего они сидят в этом Доме – без света, без воды, без пищи…
– Никогда не думала, что тебя можно так быстро перевоспитать. – Я попробовала усмехнуться, но лишь жалко скривила озябшие губы, с которых давно слезла помада. – Ты пробыл там не больше часа…
– Возможно, даже меньше, но ведь не во времени дело. Не знаю, как других, но меня нужно убеждать не словами, а делами. Главное, что я именно сегодня в нем оценил, – непокорность, готовность идти до конца. Заметь, Дарья, что так поступает человек, перенесший в детстве и юности много невзгод. Это не богатенький «сынок», который не знает цену деньгам. Не безумец, не прекраснодушный мечтатель. Не неудачник, которому нечего терять. Человек упорно шел к высшей точке своей карьеры и достиг ее в возрасте сорока восьми лет. Впереди еще много времени, пост сулит блестящие перспективы. Дух захватывает от той высоты, на которую его вознес случай. Но в жизни ничего случайного не бывает. Значит. Это – Судьба! С должности заведующего кафедрой института, пусть известного и престижного, человек возносится в кресло руководителя государства. Согласись, что это – суперкарьера. И редко кто сможет, оказавшись на властном Олимпе, вести себя так, как он… Погоди, я все объясню, чтобы ты меня понимала. Мне очень важна именно твоя поддержка. Такой счастливый билет вытягивают единицы. И если это случается, человек перестает быть собой. Даже если раньше он имел совесть, то впоследствии уже считает ее химерой. Итак, позади трудная молодость, ссылка, нищета, необходимость самостоятельно пробиваться в жизни, потому что отец давно погиб… Да, он – не ангел. А кто ангел? Кто хоть чего-то добился, никого не ущемив, не обидев, не подставив? Интриги строят многие, в том числе и ученые. Я от отца много слышал о склоках, о невероятной подлости внешне интеллигентных мужчин и женщин. Сейчас речь не о том, Дарья. Ты послушай меня немного, потому что вряд ли нам удастся еще раз так поговорить… Спикер вполне мог, заняв второй по важности пост в государстве, ни о чем, кроме своих удовольствий, не думать. Мог ездить по миру, принимать почести, обедать с президентами и королями, наверстывать упущенное, осыпая себя и свою семью всевозможными благами. Мог откладывать громадные суммы на счета в иностранных банках, покупать недвижимость на фешенебельных курортах. Много чего мог делать – не тебе рассказывать, ты в теме. Но тогда его никто бы не осудил, вот в чем дело! Он должен был, дабы сохранить и преумножить свое богатство, власть и влияние, ни в коем случае не возражать Президенту. Напротив, нужно было штамповать в парламенте решения, принятые в Кремле под коврами, придавать им силу законов. Нужно было одобрять происходящее в стране, а не думать о том, что страну хотят разрезать, растащить, распродать, присвоить жирные куски общенародной собственности… Зачем думать об этом, если свою долю от сделки ты всегда получишь, если будешь паинькой? Почти сто процентов пробравшихся ко второму по значимости креслу в стране так и поступили бы. Говорили бы правильные слова, не обратили бы внимания на вал писем от граждан, затопивший Верховный Совет. Не стали бы обострять отношения с молодыми реформаторами типа Гайдара. Ничего опасного не стали бы делать, потому что это ни к чему. Сейчас рассказывают бредовые истории относительно желания спикера занять президентское кресло. Ну, во-первых, с такой фамилией, как у него, в России Президентом не станешь. А, во-вторых, в таком случае не нужно было обострять отношения с нынешним главой государства. Следовало ластиться к нему, заглядывать в рот, подставлять под удары то одну, то другую щеку. И ждать, жать! Ждать, когда с патроном что-нибудь случится! Нынешние события преподносят как борьбу реформаторов с консерваторами, русских с чеченцами. Многое говорят, только не правду. А правда такова, что Верховный Совет, Съезд народных депутатов России с имеющимися у них ныне полномочиями Президенту Ельцину и правительству совершенно не нужны. Контролирующий орган хотят уничтожить, сбросить с шахматной доски, заменив другим, бесправным парламентом, депутаты которого вечно будут помнить об участи непокорных предшественников. И тогда они станут молчать, что бы ни происходило в стране, как бы ни грабили, ни унижали ее! И еще они будут помнить о том, что народ, который в письмах плачется о своей нищете, о безысходности, о бесправии, тут же способен перевернуться на сто восемьдесят градусов. Надо только прокрутить несколько «правильных» сюжетов по телевидению. У большинства людей нет НИКАКИХ убеждений. Они верят прессе, начальству, и поступают соответственно. Все зависит от пастуха, а не от стада. Сегодня какой-нибудь Иван Иванович писал жалобу депутату, а завтра проголосует за продолжение осточертевших реформ, потому что к этому его призвала эстрадная звезда десятого сорта!
