Ты смотрел мне прямо в глаза, и я видела в твоих зрачках блеск запредельной, потусторонней энергии. Этим взглядом ты давил на меня, пронзал мое тело, терзал душу. Ты заставлял мое сознание постигать твою правду, которую ты сам постиг совсем недавно, в холодном темном доме на Краснопресненской набережной.
– Я хотел доказать спикеру, что его борьба не только безнадежна, но и напрасна. Он возразил: да, безнадежна на данный момент, но отнюдь не напрасна. Надо спасать честь нации, чтобы потом не было стыдно. Вроде бы все просто и в то же время очень сложно, очень важно. Если все безропотно покорятся сейчас, получат в кассе «отступные», и в конвертах – еще больший транш, расползутся, разбредутся, оставив негодяев торжествующими, – конец. Недруги России, тайные и явные, внешние и внутренние, навсегда запомнят, что с ЭТОЙ СТРАНОЙ можно делать все. Надо только впрыснуть сколько-то там миллионов долларов, и одурманенная держава захрапит у их ног. Ее можно будет обворовать, ограбить, даже убить, Она не шелохнется. И, представляешь, Дарья, я вдруг почувствовал себя не осторожным, не благоразумным, а элементарно «опущенным». Если я сейчас спрячусь и отсижусь, то потом всю жизнь буду считать себя «петушком». Пассивные «педики» в зоне могут жить сыто, комфортно, не ходить на работу, пользоваться благами, недоступными для большинства заключенных. Но от этого они не перестают считаться отверженными, опозоренными. Таким стану и я, если не воспротивлюсь сейчас, если подставлю им свою ж…
Над нашими головами неслись белые тучи, зияло черное небо, Мерцали далекие, равнодушные звезды, Мы с тобой взялись за руки и стояли так около роскошного автомобиля, одни в огромном, враждебном, настороженном мире. И ты, миллионер, преуспевающий делец, надежда «новой России», на моих глазах отрекался от самого себя, от своих убеждений.
– Я подробно объяснил спикеру, чем могу быть полезен осажденным. Сказал, что могу поставить в «Белый Дом» любые марки сотовых телефонов, мини-АТС, радиостанции «Сайлекс» – хоть автомобильные, хоть базовые, Я предложил текстовые пейджеры «Моторола», у которых достаточный радиус действия – вся Москва и Шереметьево. Сказал, что располагаю самыми лучшими и дорогими моделями пейджеров, которые в сложившейся ситуации могут пригодиться для связи со сторонниками парламента, оставшимися за кольцом оцепления. Крошечный приборчик просто висит на поясе, и по его экрану ползут строчки. Радиотелефон не идет ни в какое сравнение, ведь пейджинг – это конфиденциальная связь. Никто не прослушает и не вычислит. Потом мы решили, что «Панасоники» удобнее в нынешних условиях. Модели 4301 и 3861 будут у меня завтра. Кроме того, я обещал закупить продукты, нанять транспорт, выделить деньги на взятки, в том числе командирам из оцепления. Они пропустят этот груз – ребята дали гарантию. А вот от оружия спикер отказался. Я хотел подарить им спецназовские новинки. В Москве будет бой, и оружие пригодилось бы им. Нет, не принимают, несмотря на то, что я передал свои данные, поручился за их достоверность. Их собираются всех… – Ты не договорил, рубанул воздух ребром ладони. – Я сначала не хотел сообщать об этом, но потом сказал. Существует негласное распоряжение при штурме, вернее, после штурма «Белого Дома» разыграть омерзительный спектакль. С теми, кто до того времени не удерет, расправится толпа, вооруженная бейсбольными битами, которую никто не станет сдерживать…
Я вздрогнула, как от сильного удара, вырвала свои руки из твоих. Мне стало страшно, так, как никогда до этого; в следующую секунду мой рот наполнился горечью.
– Андрей, тебя ведь тоже… Ты с ума сошел! Надо было не только о себе и своих эмоциях думать, но и о детях! Именно о них! Пусть я, отец, мать – побоку! Но ведь вся твоя семья пострадает, твой бизнес… Те люди, что зависят от тебя… А тех, кто в Доме, все равно убьют, раз приняли такое решение. Ты их не защитишь, только погубишь нас – и все! Опомнись, пока не поздно, я тебя умоляю!! Мы не в ответе за мир и страну, но мы уж точно в ответе за Эрику и Артура!
– А что ты предлагаешь, Дарья? Я не могу просто замолчать и умыть руки, не могу отсиживаться в офисе или уехать в командировку. Не такие мне даны варианты, доходит это до тебя или нет? Существуют лишь две дороги – дать деньги на расстрел, на подкуп карателей, или не дать. И всё! Никакого третьего пути, никакой лазейки! Если я даю эти деньги, проклятье падает и на меня, и на детей. На моих руках, на НАШИХ руках будет кровь тех, кто погибнет там, И ты думаешь, что мы после этого сможем спокойно, благополучно жить? Что тени не станут преследовать нас по ночам? Там ведь не одни старухи-побирушки или бомжи, там много молодежи. Как раз тех парней и девчонок, которые не «Пепси» выбрали, а что-то совсем другое… Назовём это законностью, справедливостью, жизнью по совести. Конечно, руководство Верховного Совета часто поступает неправильно. Например, я никогда не стал бы привечать нищих, старух, всяких подонков, которые хотят просто пожрать на дармовщинку, и тем самым дискредитировать идею сопротивления произволу. Получается, правы те, кто называет парламент прибежищем разного сброда. И многие, даже из наших, пошли бы туда, не валяйся там на полу эти… – Ты не договорил. – Не знаю, против чего выступают старушки, но лично я сегодня наблюдал такую сцену. Одна из попрошаек получила в столовой два бутерброда, вышла на улицу и стала предлагать перекусить солдатам, стоящим в оцеплении! Этим щенкам, которые людей голодом морят! Тем, кто издевается над невинными согражданами, бабка заботливо совала бутерброды… Купленные, между прочим, на чужие деньги, сделанные чужими руками! Из продуктов, с таким трудом протащенных в «Белый Дом»! Между прочим, двое солдат взяли, запихали в рот. Но, спорю на любую сумму, душевного порыва бабульки они не оценят и скоро расплатятся. Ладно, если бы с ней, а то с другими!..
– Да, я тоже видела, что из дома выносят провизию и пытаются задобрить военных. Вряд ли у них что-то получится. Будет приказ – и начнут стрелять. К тому времени забудут, что голодные, замерзшие люди их ни в чем не обвиняли и даже кормили…
Ты усмехнулся – хищно, удовлетворённо; видимо, представил, какое разочарование ожидает добреньких старушек. Потом опустил ресницы и зажёг очередную, уже шестую сигарету.
– Знаешь, я всё вспоминал тебя… Когда там был, оглядывался по сторонам, прислушивался к доносящимся с улицы звукам… Да, те люди в Доме прекрасно понимают, сколь мощные силы двинуты на разгром. Но всё равно держат последнюю, безнадёжную оборону. Держат при том условии, что у них до сих пор есть выход, альтернативный вариант поведения. В любой момент можно пойти на компромисс, признать свою неправоту, попросить прощения, повиниться, покаяться. Мы никогда с тобой об этом не говорили, но в детстве я жалел, что опоздал родиться. Я жил спокойно, скучно, теряя самое главное. А сегодня мне довелось побывать разом в Брестской крепости, в Севастополе, в Сарагосе и в древнем Козельске. Ты понимаешь, что я имею в виду. Им всё время предлагают сдаться, обещают деньги, хорошее обращение и возможность участвовать в предстоящих выборах. И во все времена осаждённых не только морили голодом и холодом, но и соблазняли, пытались расслабить, завлечь, понравиться им. Старый, как мир, метод кнута и пряника. У Дома «Жёлтый Геббельс», передвижной громкоговоритель, всё время орёт – и днём, и ночью. Когда мы были там, он тоже орал. Обещал, обещал, обещал… Но материально ощущаемая вера в свою правоту, в своё высокое предназначение не позволяет сделать самый разумный, казалось бы, выбор. Получить деньги и уйти, а не быть растерзанными пьяной толпой. И плевать на честь, на совесть – из них шубу не сошьёшь. Я в Доме потерял чувство реальности. Не знаю, как всё это тебе объяснить…
