Подозрительно было, что ушла от мужа, гордая, и приехала обратно от сверкающих витрин и сытого благополучия в нищету и грязь, под колпак НКВД
[2]
.
Когда она свободной своей, несоветской, походкой шла по ул. Карла Либкнехта, в кустах карагача неловко пробирался за ней бдительный филёр: а не выронит ли прокламацию где-нибудь в людном месте эта перерожденка?…
Так несколько лет прошли у Наташки. Потом, из-за подозрительных бёдер, у неё возникли любовные хлопоты с Адамовым Колей. Потом – с Машковичем.
Уж так устроены эти женщины со своими бёдрами.
Но… мужчины приходят и уходят, после них остаются дети.
Наташка родила во второй раз, и в ней перемкнулись какие-то биологические контакты. Она располнела ровно в два раза.
Увеличение фигуры произошло настолько стремительно, что первое время Наташка «не вписывалась» в дверь, задевала столы и стулья. Когда привыкла – пришла ко мне в гости. Потому что уехали Коля и Машкович, а я оставался, хотя и грустным, но живым напоминанием о приятной и весёлой когда-то компании.
Я не знал, что, кроме перемен чисто внешних, в Наташке произошли изменения нового, непонятного мне свойства. Она стала ведьмой, но я этого сразу не заметил.
Это, вообще, нормально, когда женщина, по прошествии определённого времени, становится ведьмой.
Но для этого, как минимум, нужно, чтобы она стала вам близка, хоть каким-нибудь, боком.
Никогда ко мне не приближался ни Наташкин бок, ни вся конструкция, в целом. Да и ведьмой она стала не ко мне, а ко всему миру.
Внешне это выглядело совершенно безобидно. Обыкновенные сеансы экстрасенсорики.
Хотел, к примеру, сосед по даче, у меня кусок земли оттяпать – Наташка руки ко мне на плечи положила, возвела к небу жуткие свои глазищи – и, на другой день, сосед сам на вскопанной земле справедливую межу протоптал.
Вздумал Сашка Чернухин от курения отвыкнуть – Наташка со смешком попросила его представить жаркую, вонючую комнату, переполненную окурками пепельницу, грязные стаканы.
Сашка сбежал.
Потому что я, под руку шепчущей нашей ведьме, сказал ещё про потных женщин. – Насчёт женщин – сказал Сашка – мы не договаривались.
Но целых два месяца, и правда, не курил, удивляясь сам себе.
В общем, в прошлом цивилизованная, прогрессивная и суперсовременная Наташка занялась чёрт знает чем.
В те дни я часто заходил к ней в маленькую квартирку на ул. Карла Либкнехта, развешивал уши, а Наташка пересказывала мне новые откровения, которые, прямо с небес, поступили к ней, вот только-только, минувшей ночью.
По словам Наташки, по окончании курса небесных лекций, к ней непременно должна была вернуться прежняя стройность фигуры, и она уже стала замечать потерю своих гормональных привесов.
Потом, как я понимаю, у неё пошли гонки.
В те дни страшное убийство было совершено в нашем городе. Трёх милиционеров какие-то подонки зверски зарезали прямо на рабочем месте, в служебном помещении.
Всю милицию подняли на ноги, и она сбилась с ног, разыскивая бандитов.
А Наташка сказала, что знает убийц, знает, где их найти.
И – впервые в жизни – сама пошла в КГБ, чтобы «заложить» преступников.
Бандитов поймали. Но Наташку это почему-то не удовлетворило. Она даже расстроилась. По её мнению, арестовать должны были и тех, кто организовал жуткое убийство.
Там, в КГБ, она называла фамилии, но главные виновники так и остались на свободе. Они живут и здравствуют, разъезжают на роскошных машинах, они… управляют городом. Наташка ещё раз сходила в КГБ, но оттуда её с благодарностями, вежливо, выпроводили.
А Наташка, за чашечкой чая и парочкой собственноручных блинчиков продолжала рассказывать мне скандальные подробности из жизни людей, имена которых упоминать даже и неудобно.
Она, якобы, видела, знает, сколько миллионов и кому было перечислено за аферу с кассовыми аппаратами, она знает, может пофамильно назвать всю цепочку людей, которые собирают по области дань для одного, весьма значительного, лица.
У Наташки это было просто.
Она как-то астрально перемещалась, проникала в квартиры, подслушивала, высматривала.
Одним словом, как я уже говорил, у неё пошли гонки, которые можно было сформулировать так: за что боролись, на то и напоролись.
Вечная диссидентка Наташка, за которой всю жизнь бдило и подглядывало недремлющее око госбезопасности, сама, в шизофренических своих мечтах обрела гнусные способности своих извечных врагов.
В последний раз я видел Наташку у себя на работе.
Высокая, цветущая, всё-таки – похудевшая, постройневшая, она вошла в кабинет. Растерянная слегка. Рассеянная. Мы поговорили о пустяках. Таких, например, как предсказания, заглядывание в будущее, которые Наташка освоила буквально на днях.
– А что? – издадут ли когда-нибудь мою книжку? – спросил я Наташку.
Она взяла мою руку, закрыла глаза, подумала: – Ну, тебе ведь это и не очень важно, правда? – ответила. Добавила: – Да, тебя будут издавать маленькими тиражами. Очень маленькими. Твои книги станут семейной реликвией, их будут передавать сыновья внукам и – дальше.
(Что удивительно – ведь она оказалась права. Когда я умер, сын Витя привёл в порядок мои рукописи, набрал книгу в компьютер, и сделал вручную что-то, около десятка, экземпляров. Он пришёл ко мне на могилку, показал, как выглядит книга, полистал страницы…)
Но это случилось много позже. А тогда Наташка ушла, и я её больше не видел.
Мысли о ней неожиданно вспыхнули, когда юный гэбэшник Спивак-Лавров принёс мне посмотреть странную видеозапись. Он её сделал сам и поэтому пришёл ко мне пьяный, с перепуганными глазами.
Я ему и раньше говорил: – Олежка, не бросай телевидение, не уходи ты туда. И говорил – куда. Человеку с добрыми глазами, читающему стихи, еврею к тому же – не место в органах нашей безопасности.
Спасаясь от армии, Спивак согласился на сладкие посулы тайной нашей полиции, пошёл, будто бы, пресс-секретарём, и, по совместительству – видеооператором.
Сначала было ничего, но вот вчера ночью…
…вчера ночью Спивака повезли с видеокамерой арестовывать какую-то умалишенную.
Красивая женщина. Было лето. Она в свете автомобильных фар убегала в ёлочную лесную посадку около Актюбинского водохранилища. По ней стали стрелять. Пули сбивали её с ног, но женщина вскакивала и бежала опять. Потом её всё-таки окружили, взяли в кольцо, на окровавленную набросились. Изрешечённая пулями женщина визжала и сопротивлялась. Верёвка рвалась, её скрутили проволокой, надели наручники. Потом…
