– Вот вы, мужики, держали ли вы когда-нибудь в руках свои яйца? Это я так, чтобы вас настроить. Знаю, держали. Ощущение всем знакомое. Так вот: мне на-днях приснилось, что я свои яйца держу в руках перед собой. В мошонке, тёплые такие, перекатываются под морщинистой волосатой шкуркой. И, где-то в метре от того места, где им положено быть. Стало быть, то ли оторваны, то ли отрезаны, но со мной, у меня в руках – вот они. Мне страшно: жизнь потеряна. Яйца оторвали – как без них? И, в то же время, внутренний голос подсказывает, что я ещё могу их назад поставить. Но не сразу, не сейчас.
А пока, какое-то время, мне нужно побыть вот в такой ситуации – я отдельно, а мои яйца – отдельно.
Во сне яйца ко мне так и не вернулись.
Я даже их приставлять на место не пробовал.
И проснулся, конечно, в мужском ужасе, как вроде, в самом деле, через эту пытку прошёл.
Это, скажу я вам, не с крыши падать.
Но хорошо, что осталось в памяти то, что внутренний голос говорил. Что всё у меня наладится…
НАГАШПАЙ
Со стороны реки раздаётся крик.
Оказывается, не все рыбаки сидели у костра. Один из них решил искупаться.
И купальщика звали Нагашпай.
Его тут нужно выделить особо.
В посёлке Нагашпай славился тем, что у него был очень большой член.
Лина Бесхозная утверждала, что самый большой.
Итак, купался, купался, Нагашпай, никого не трогал, потом – как закричит! Как торпеда, поплыл к берегу. Кричал даже тогда, когда лицо окуналось в воду. Тогда торпеда булькала. Когда, насмерть перепуганный, Нагашпай выскочил на берег, рыбаки покатились со смеху.
Сразу, пока он плыл, тоже испугались, думали – как спасать, а когда он на берег выскочил – стали вдруг ржать над его несчастьем.
Нагашпаю щука – длиннющая такая – около метра – член заглотала.
Так он с ней на берег и выскочил.
Перепуганный, глаза из орбит, а между ног – щука болтается.
Рыбаки вокруг костра повалились, ржут – слова сказать не могут.
Потом один из тех, что без рогов, выдавил из себя: Моника Левински!..
И опять закатился в истерике, аж слёзы из глаз.
Когда отсмеялись, стали думать, как помочь другу освободиться от своего улова.
Дельфин и русалка – они, если честно, всё-таки не пара.
Выглядел Нагашпай, конечно, весьма презентабельно, однако жить в таком виде было нельзя.
Нагашпай уже успокоился, говорил, что не больно, только всё произошло неожиданно. Раз не больно – хотели просто подружку сдёрнуть, но не тут-то было. Нагашпай за неё ухватился, как вроде дороже этой рыбы у него в жизни ничего не было. Вот ведь: и знакомы-то они с этой щукой всего минут пять, а уже – как родня.
Однако решить проблему через врача, Нагашпай всё-таки согласился.
И отвезли его к медсестре Антонине. К Тосе.
У ТОСИ
У Тоси в кабинетике чистенько. Занавесочки беленькие. На кушетке белая простыночка. Ванночки с инструментами беленькие. Инструментики холодные, блестящие.
Сама Тося – с длинными обесцвеченными волосами, в белом халатике.
Ох, как она испугалась, когда увидела Нагашпая с его уловом!
Обычно медсёстры ничему не удивляются, хоть разложи перед ними человека по частям, а у Тоси прямо лицо сделалось под цвет халата. Видать, необычное сочетание подействовало.
Щука отдельно – ничего.
Отдельно пенис – тоже нормально.
А вместе получается на живом человеке, с которым, можно сказать, Тося сидела за одной партой, на этом человеке – пособие по Сальвадору Дали.
Устроила Тося бесштанного Нагашпая в кресло, на котором женщин рассматривают, звякнула из ванночки скальпелем…
Тут нужно отметить одно обстоятельство. Тося никуда из кабинета не выходила и за ширмочку не пряталась. Но халатик у неё сделался несколько иным. Он остался точь-в-точь таким, как был, беленьким, по фигуре сшитым, только стал заметно прозрачнее. Настолько, что обнаружился прекрасный Тосин загар и бельё тонкое, праздничное, как для свидания.
А дальше всё продолжалось, как обычно. Тося чиркнула по щуке несколько раз скальпелем, сильными пальцами с треском разломила щуке голову и освободила пациента, который опять успел побледнеть и покрыться капельками пота. Упал бы, если бы не лежал.
Сполз Нагашпай с кресла, присел на край кушетки, дышит тяжело от нового, пережитого от операции, страха.
И тут снова нужно отметить одно, опять связанное с Тосиным халатом, обстоятельство. Медицинская одежда, кажется, стала ещё прозрачнее. Но… под ней уже не было этих непрочных эротических тряпочек от Роберто Кавалли! Только смуглое голое Тосино тело.
Но – ах! Какое тело!..
Медсестра отбросила окровавленную, растерзанную щуку в специальный белый таз и вдруг посмотрела на Нагашпая глубоко, будто заглядывая внутрь.
И как-то странно, с болью, которую ей не удавалось скрыть.
Ей показалось, что он отводит, прячет от неё глаза.
– Нагашпай, – спросила Тося друга детства, – Нагашпай… Она сразу не решалась спросить, но потом всё-таки набралась смелости:
– Нагашпай… Тебе с ней было хорошо?…
* * *
В поле рассвет. Несколько тучек окрашиваются на горизонте в тёплые краски. Потом в светлой его части загорается искорка, которая через несколько секунд превращается в Солнце.
Невдалеке затарахтел на тракторе пускач. Двигатель завёлся, зафырчал, потом трактор, слышится, поехал.
А вот и он. Гусеничный, тащится по полю. Без всяких там сеялок, сенокосилок. И – без водителя. Да, что удивительно – водителя в тракторе нет. Этакий Летучий Голландец целинных полей.
Хотя, если присмотреться, никакого чуда здесь нет.
Машина на скорости, двигатель работает, а педаль газа утоплена и зафиксирована дощечкой.
А вот и сам шутник-затейник в каком-то странном головном уборе. Бежит за трактором.
Догонит.
Трактор идёт медленно.
И правда, водитель нагоняет своего громыхающего беглеца…
Потом – как будто собирается попробовать с ним наперегонки – вырывается вперёд. Даже обгоняет на десяток шагов.
Потом… ложится на пути трактора, под его правую сторону. Ногами к машине.
Теперь водителя догоняет трактор. И – перегоняет, безразлично прокатившись зубьями траков по телу хозяина, которое хрустнуло, лопнуло.
