- Ах, это странная история, - сказала княжна, впервые сама серьезно подумав о том, что история вышла и в самом деле странная. От этой мысли она нахмурилась, и между бровей ее пролегла поперечная складочка. - Нет, право, странная, очень странная история. Уже после того, как ваши товарищи покинули усадьбу и сюда вошли французы, вчера ночью ко мне явился ваш кузен. Он совершенно определенно сообщил мне о вашей смерти. Что же, он солгал мне?
- Кузен? Кшиштоф здесь? Вот славно! - обрадовался Огинский. - Не думаю, чтобы его ложь была намеренной. В том состоянии, в каком я находился сразу после дуэли, меня легко было принять за... ну, вы понимаете, за мертвое тело. Ежели было нападение французов, то у кузена просто не оставалось времени разобраться, жив я или уже умер.
- Но он даже передал мне ваши последние слова! - воскликнула княжна, в другой раз подумав, как все это странно, будто в романе.
- Вот как? - Вацлав Огинский рассмеялся, несмотря на серьезность момента. - И какими же они были, мои последние слова?
- Он сказал, что вы велели ему позаботиться обо мне, - вдруг смутившись, ответила княжна.
Огинский тоже несколько смутился.
- Что же, - сказал он наконец, - это как раз очень может быть, хотя я ничего этого не помню. Помню лишь, как шел к барьеру, а потом ничего... Просто стало темно. Перед этим я как раз думал о вас, так что... Но что же, - воскликнул он, оборвав себя на полуслове, - значит, кузен здесь? Как же ему удалось? Где он? Ах, как славно, когда под рукой в нужную минуту оказывается верный человек!
- Право, не знаю, где он может быть, - несколько растерянно сказала княжна, не видевшая пана Кшиштофа с самого утра и почти о нем не вспоминавшая. - В последний раз я видела его утром, где-то в десятом часу. Я дала ему платье дедушки и представила его начальнику французов как своего родственника, приехавшего из Москвы мне на выручку. Казалось, этот Жюно всему поверил, но вот... Ваш кузен куда-то пропал.
- Возможно, у него есть какой-то план, - сказал Вацлав задумчиво. - Но может статься, что ваш Жюно оказался много хитрее, чем вы думали, и тогда Кшиштоф угодил в скверный переплет. Что же, это придется проверить... Ведь вы не станете возражать, если я попрошу у вас приюта на какое-то время?
Княжна потупилась.
- Если бы я только могла надеяться, - сказала она, - если бы я могла просить вас... просить остаться здесь хотя бы на несколько дней... Но я понимаю, что вы должны будете скоро уехать, и это очень грустно.
- Мы уедем вместе, княжна, - твердо сказал Огинский. - Я не оставлю вас одну. Прошу лишь извинить все те неудобства и опасности, которые доставит вам мое пребывание в доме. Я постараюсь изо всех сил сделать его как можно менее заметным и как можно более полезным. Мы уедем, как только... - Он запнулся и бросил смущенный взгляд на дверь княжеской спальни, поняв, что едва не сказал бестактность. В самом деле, единственной причиной, по которой княжна все еще оставалась здесь, был старый князь. Его смерть, как это ни прискорбно, должна была развязать Марии Андреевне руки. - Мы уедем, как только это станет возможным, - твердо закончил Вацлав начатую фразу.
За дверью спальни раздавались шаги и голос читавшего молитву отца Евлампия. За окном слышались крики улан, горячо споривших из-за какого-то котла, потом раздался зычный командирский окрик, и голоса спорящих стихли. Княжна Мария серьезно посмотрела на Вацлава Огинского.
- Это хорошо, что вы живы и пришли сюда, - сказала она тихо. - Право же, очень хорошо.
Глава 8
Спустя какое-то время дверь княжеской спальни распахнулась, и оттуда выглянул отец Евлампий. Поманив к себе княжну, он сказал ей:
- Дитя мое, мужайся. Обряд почти завершен. Александр Николаевич приготовлен к встрече с Господом нашим настолько, насколько это было в моих слабых силах. Есть, однако же, одна вещь, которую было бы не худо сделать для нашего благодетеля. В покоях князя я не нашел ни одной святой иконы. Нет ли поблизости образа, который я мог бы приложить к устам князя, дабы надлежащим образом завершить обряд?
- Подождите только одну минуточку, батюшка, - попросила княжна. - Я сейчас принесу.
Она бегом бросилась в свою спальню, чтобы принести одну из стоявших там икон, однако, войдя в комнату, увидала, что и здесь уже успели побывать уланы. Все было перевернуто вверх дном, киот разграблен. Вероятно, кто-то из улан польстился на золотые и серебряные оклады - не слишком массивные, но старинной работы и очень красивые.
Между бровей княжны снова пролегла поперечная морщинка, делавшая ее столь похожей на деда. Закусив губу, княжна решительно сошла вниз и очень быстро отыскала капитана Жюно.
Капитан учтиво поклонился княжне и выжидательно уставился на нее, пряча в усах снисходительную улыбку. Он ждал расспросов об исчезнувшем лже-кузене, про которого княжна сама не знала, кто он такой, и был весьма удивлен, когда Мария Андреевна заговорила совсем о другом.
- Господин капитан, - сказала она, - сударь. У меня к вам имеется просьба, в которой вы, как человек благородный, не сможете мне отказать.
- Я весь внимание, принцесса, - галантно ответил капитан и склонил голову, выражая готовность слушать.
- Вы знаете, что мой дедушка, князь Вязмитинов, находится при смерти. У него сейчас священник. Право, мне неловко говорить... Для завершения обряда ему необходима православная икона. Как это ни прискорбно, но стараниями ваших солдат в доме не осталось ни одной иконы. Я не требую вернуть их, я лишь прошу предоставить одну из них на время в мое распоряжение.
Капитан Жюно нахмурился и с досадою крякнул, подкручивая ус.
- Сударыня, - сказал он, - мне странно слышать от вас подобные речи. Уж не хотите ли вы сказать, что мои солдаты - воры?
- Я хочу лишь сказать, - дрожащим от подступающих слез голосом проговорила она, - что мой дедушка, мой самый близкий и горячо любимый мною человек, сию минуту умирает наверху, не имея возможности получить последнее отпущение грехов, в то время как я здесь спорю о достоинствах и недостатках ваших солдат.
Капитан заметно смутился. Перед ним стояла девушка, почти девочка, беззащитная и слабая. Если бы у капитана Жюно была дочь, она могла бы быть похожей на эту русскую принцессу, волею жестокой судьбы брошенную в кипящий котел войны. Княжна держалась с мужеством и достоинством, поразившим капитана. Ему вдруг, впервые за все годы военной службы, сделалось неловко не перед начальством, а перед шестнадцатилетней девицей, обитательницей покоренной французами страны.
- Прошу простить, принцесса, - беря под козырек и уже много мягче, чем вначале, сказал он. - Вы совершенно правы. Солдаты всегда воры, это заложено в их природе. Приношу вам свои извинения. Ступайте к себе, я что-нибудь придумаю. То, о чем вы просите, хотя имеете полное право требовать, будет вам доставлено в течение пяти минут.
Когда княжна ушла, капитан Жюно не стал производить расследование и обыск, чтобы узнать, кто именно из его солдат обчистил иконостас в спальне русской принцессы. Он кликнул своего денщика Поля, плутоватого сына лавочника из Лиона, и не терпящим возражений тоном отдал ему приказание. Денщик, хорошо знавший этот тон, не стал, по своему обыкновению, ворчать и пререкаться, а молча и со всех ног бросился к капитанскому возку. Порывшись там среди награбленного и приготовленного к отправке во Францию барахла, он выволок из-под узла с подсвечниками оправленную в золото старинную потемневшую икону и, непочтительно взяв ее под мышку, поспешил в дом.
