Генерал читал, помогая себе карандашом, водил по строчкам, иногда карандаш замирал, и Костенко по этому мог определить, на чем споткнулся его шеф.
«Костенко: Товарищ Пастухов, здравствуйте, я беспокою вас в связи с вашей родственницей, Анной…
Пастухов: А в чем дело?
Костенко: Уехала в отпуск и подзадержалась, тетушка ваша волнуется, мы начали поиск.
Пастухов: Эх, Анна, Анна…
Костенко: Вы что-нибудь предполагаете?
Пастухов: Да ничего я не предполагаю, жаль бабу, несчастный человек.
Костенко: У вас много ее фотографий?
Пастухов: Есть.
Костенко: Когда она последний раз присылала вам фото?
Пастухов: Не помню…
Костенко: Она была на этом фото в очках и с короткой стрижкой?
Пастухов: Да.
Костенко: В черненькой кофточке с красными полосками?
Пастухов: Нет, в купальнике…
Костенко: Так она что ж, с моря вам прислала фото? В ноябре?
Пастухов: Да.
Костенко: Она одна на фото или с приятелем?
Пастухов: С каким?
Костенко: Она вам ничего не писала? Имени его не называла?
Пастухов: Нет. Погодите, нет, она что-то писала: мол, Гриша невероятный человек, и, мол, скоро она меня обрадует приятной новостью. Вообще странное письмо. Кто такой этот Гриша?
Костенко: И мы этим заняты, товарищ Пастухов. Раньше она вам о нем не писала?
Пастухов: Писала года четыре назад, мол, познакомилась с прекрасным, надежным, сильным человеком, а потом – как отрезало, ни разу про него не говорила, и вот снова: “Гриша”, “радость”.
Костенко: Говорила? Или писала?
Пастухов: И то, и так. Она прилетала ко мне года три назад в Ригу.
Костенко: Одна?
Пастухов: Одна.
Костенко: Жила у вас?
Пастухов: Нет.
Костенко: Где вы встретились?
Пастухов: В кафе.
Костенко: Она вас просила о чем-то?
Пастухов: Это может быть связано с ее пропажей?
Костенко: Да. Вы понимаете, видимо, мой вопрос?
Пастухов: Да, я понимаю. Но я сказал, чтоб она выбросила это из головы.
Костенко: Она просила вас взять с собою кое-что в рейс и там обменять – я вас верно понимаю?
Пастухов: Верно. Но до этого не дошло. Я сразу отказал…
Костенко: Вы не помните, за соседним столиком, рядом с вами, не сидел мужчина, крепкого кроя, лет пятидесяти?
Пастухов: Да разве сейчас вспомнишь?
Костенко: Очень бы надо. В кафе ее вы пригласили или она?
Пастухов: Конечно, я.
Костенко: Как вы туда добирались? Пешком или на такси?
Пастухов: На такси.
Костенко: Аня вас оставляла, когда вы сели за столик?
Пастухов: Не помню… Погодите, кажется, она уходила… Ну, в туалет, причесаться, губы подмазать…
Костенко: А она потом не просила вас поменяться местами… дует, например, или солнце бьет в глаза?
Пастухов: Погодите, погодите, просила, именно так и сказала: “дует”. У нее ведь сосуды больные, все время кутается…
Костенко: И теплую обувь начинает очень рано носить, еще в сентябре, да?
Пастухов: Шерстяные чулки – во всяком случае. Это с детства у нее, росла в Белоруссии, голод… (он кашлянул, потом добавил иным голосом) то есть… нехватка некоторых высококалорийных продуктов…»
Карандаш генерала замер; Костенко поднял глаза на шефа – тот молча колыхался в кресле от тихого смеха:
– Какова бдительность, а?! Эк он себя ловко поправил… А чего скрывать: до середины пятидесятых годов Беларусь, да и не только она одна, жила впроголодь. Вы очень ловко вели с ним беседу, великолепно, Владислав Николаевич. Но вы пришли с каким-то предложением?
– Пожалуй, правильнее будет дочитать до конца запись радиобеседы, а потом я изложу соображения…
– Я понял вас, – откликнулся генерал. – Но, увы, если понял вас верно, обрадовать ничем не смогу.
И снова его карандаш начал медленно ползать по строчкам.
«Костенко: Товарищ Пастухов, вы не смогли бы из Неаполя подлететь с вашим альбомом в Москву? На день-два.
Пастухов: С радостью. Если на неделю – того лучше, мы будем в Неаполе стоять под загрузкой дней десять. Только как с билетом? Валюты у меня мал… (он резко оборвал себя, поправился) не слишком много…»
Генерал снова заколыхался в кресле:
– Нет, положительно наш Морфлот умеет работать с кадрами. Я, признаться, поначалу решил, что вы попроситесь в Неаполь, и я был бы вынужден вам отказать, потому что, – подражая Пастухову, – валюты у нас, и у нас мал… то есть вовсе нет. Понятно? Я вещи называю своими именами, хотя разделяю ваше желание полюбоваться Везувием.
– Я уже любовался им.
– Когда?
– Три года назад, туристская поездка.
– Я думаю, мы сможем послать в Рим обменный ордер Аэрофлота. Так что с полетом сюда Пастухова проблем не будет. Но он действительно вам нужен? По-моему, вы получили все, что могли. Альбом возьмет аэрофлотец – от Рима до Неаполя три часа езды, никаких сложностей.
– Вы думаете, Пастухов как свидетель исчерпан?
– Дайте дочитать.
«Костенко: Спасибо. Это будет очень важно, если вы прилетите. Можете спросить разрешение у капитана сразу же?
Пастухов: Капитан рядом, он слышит наш разговор.
Костенко: Вы часто виделись с Аней?
Пастухов: Редко.
Костенко: Сколько раз за последние годы?
Пастухов: У тети, на ее семидесятилетии, в Коканде, потом она ко мне прилетала в Ригу, а до этого в Ленинграде. Когда она защитила диплом, я к ней приехал – хоть один свой человек.
Костенко: Она вам жаловалась на одиночество?
Пастухов: Мы не были так близки…
Костенко: А ее друзей вы знаете?
Пастухов: У нее, мне кажется, не было друзей.
Костенко: Как же так?
Пастухов: Разные люди живут на земле…
Костенко: Вы не обратили внимания: в кафе, после того как она вышла в туалет, ничего в ней не изменилось?
Пастухов: То есть?
Костенко: Ну, может, говорить стала громче или, наоборот, тише, может, попросила вас заказать что-нибудь особое, какое-нибудь марочное вино или шоколадный торт?
Пастухов: Погодите, она и впрямь попросила меня заказать цимлянское.
