– Тогда я ничего не могу понять, товарищ Пименов. Учитывая все входящие показатели, производительность труда на вашей фабрике и в сопредельных с ней мастерских должна была увеличиться на шесть процентов. А увеличилась она всего на полтора процента. Как это объяснить?
– А кто эти шесть процентов вывел?
– Экономисты, – сказал Романов. – Проверили на ЭВМ.
– Вот когда нас ЭВМами снабдят, и мы так будем считать. А пока мы на счетах расклад ведем, и это не только на моей фабрике – стоит вон «Правду» открыть, – все время об ЭВМ вопрос поднимают!
– Тут вы правы, – согласился Романов, – это общая беда, спору нет.
– Вот вы бы, экономисты, нам и помогли. Мы проезд оплатим, и дом для приезжих у нас великолепный, приехали бы к нам на месяц-другой, научили бы уму-разуму.
– У меня еще один вопрос, – перебил Костенко, – новые станки к вам стали прибывать три года назад, а план реконструкции вы когда сделали?
– Хороший хозяин всегда загодя готовится, товарищ Костенко.
– Значит, три года назад у вас уже был готов план реконструкции?
– А как же! Конечно.
– Можно будет с ним ознакомиться?
– Он в голове у нас был, этот план, в голове, товарищ Костенко.
– Тогда неясно, на каком же основании вам отпускали уникальные станки? Разве под мысли, даже самые интересные, у нас станки отпускают?
Романов поправил:
– Выделяют, Владислав Николаевич. Про станки говорят «выделяют». Отпускают розничный товар. Фондовый товар выделяют после соответствующего решения плановых организаций.
Костенко был убежден, что Пименов давно ждал вопроса о том, кто выделял ему станки, и загодя приготовил ответ. Поэтому Костенко решил нанести неожиданный удар:
– А что с Налбандовым?
– Чего?
«Оп! Вот он и дрогнул. Растерялся передовой директор. Значит, я верно шел. И дальше надо будет идти по двум направлениям. И он выведет меня и на Налбандова, и на проскуряковскую смерть, – подумал Костенко, доставая сигарету. – Так и пойдем с ним».
– Владислав Николаевич, – пропел Романов. – Если вы позволите, я пойду, у меня совещание назначено.
– Да-да, благодарю вас, Василий Силыч.
«А чего ж ты кандидату наук пропуск не отмечаешь? – подумал Пименов, посмотрев вслед Романову. – Все. Обложили, бесы».
– Пропуск у секретаря отметьте, – сказал Костенко.
– Я помню, – ответил Романов и вышел.
«Или паникую? Может, паникую? Может, не обложили? Может, этот длинный черт и вправду кандидат?»
– Так вот, я Налбандовым интересовался.
– Да-да, понимаю. А что вас интересует? Работник он хороший. Передовик.
– Нет, я интересуюсь, где он сейчас?
– Болен. Поехал в командировку и заболел. – Пименов чуть улыбнулся. – Я-то думаю, он сердцем заболел. Влюбчивый он.
– Вы его не навещали?
– Где?
– А он где сейчас?
– А я не знаю.
– Давно болен?
– Да уж с неделю.
– А кто его замещает на фабрике?
– Этот, как его… Афонин. Отставник, серьезный товарищ. Вы что, на Афонина думаете? Нет, кремень, а не человек, честнейший партиец.
– Вы его в прошлый раз не назвали.
Зазвонил телефон.
– Костенко слушает.
– Слава, – пропел Романов, – ты трубочку прижми к уху, мил человек, прижми. Интересный у тебя сегодня клиент, Слава. За ним – большое дело стоит. Я тут копии экспертизы еще раз поглядел. Пименов-то покойного Проскурякова, видно, крепко за кадык держал. Ты бы попросил ваших ребят поспрошать в главке о покойничке. У них сговор был, Слава. Да, да, входите, Иван Гаврилович. Ну, до свидания, дорогой, ко мне, вишь ли ты, тоже гость пожаловал.
– Скажите, товарищ Пименов, – положив трубку, неторопливо продолжал Костенко, – как же так – столько времени Налбандова нет, а у вас никто даже о человеке не побеспокоится?
– Так молодой он, товарищ Костенко, у кого такого не бывало.
– Что, прекрасная полячка?
– У него? Полячка? – Пименов подался вперед. – Иностранка?
– Вы вообще-то хорошо Налбандова знали?
– Неплохо.
– А почему ни разу меня о нем не спросили?
– Я? А почему я должен вас спрашивать?
– Товарищ Пименов, вам ведь не случайный прохожий предъявлял фотографию Налбандова на опознание, а сотрудник милиции. Предлагали вам его опознать по фотографии?
– Предлагали.
– И вы даже после этого не обеспокоились его судьбой?
– А я и не думал, что у него полячка какая.
– Нет у него полячки, у Лжедмитрия была, – сказал Костенко и положил перед Пименовым паспорт Урушадзе с фотокарточкой Налбандова. – По чужим документам жил в Москве ваш технический контроль.
– Неужели он? Неужели, подлец, расхищал добро? – спросил Пименов и неуверенно посмотрел на Костенко, стараясь угадать по его глазам, чего ждать дальше.
– Пожалуйста, постарайтесь припомнить: часто ли раньше этот Налбандов так задерживался в командировках?
– Нечего вспоминать: никогда у него такого не бывало.
– А в связи с чем вы так часто отправляли в Москву начальника отдела технического контроля?
– Я? Я не отправлял.
– А кто отправлял?
– Мой заместитель.
– Но вы-то об этом знали?
– Я? Знал. Но в мелочи я не входил – едет, значит, надо. Он уезжал, между прочим, в такие дни, когда продукция не шла. Не нужен он тогда был, ну и уезжал. С высшим образованием, инженер, пусть посмотрит на новшества, потом пригодится.
– Новшества он смотрел за счет государства?
– Ну тут таить нечего, за свои деньги он не ездил. Это, конечно, вы правы, непорядок.
– Это нарушение финансовой дисциплины, за это к ответственности привлекают. И последнее: я тут посмотрел ряд документов. Странное получается дело. Проскуряков вам за три года выделил станков больше, чем всем остальным фабрикам.
– А вы посмотрите, сколько раз он мне отказывал. Проскуряков-то! О покойнике не полагается говорить плохо, но ведь сколько я просиживал у него в приемной, сколько раз от ворот поворот получал!
– Я эти отказы читал. Вам отказывали в ерунде. Или в явно завышенных просьбах. А получали вы самый дефицит, в котором у Пригорской фабрики и нужды-то не было.
– Я даже не знаю, как на такой вопрос ответить, товарищ Костенко.
– Подумайте.
– Да и думать нечего. Странный этот вопрос. Недоверие я в нем вижу.
