Первым, кого увидел Сухишвили, вернувшись в лагерь, был Морадзе. Он стоял возле своего домика и задумчиво жевал травинку. Сухишвили хотел сразу же сесть в машину и уехать. Но он заставил себя подойти к Морадзе. Он долго стоял против него и смотрел ему в глаза.
– И все-таки, – сказал наконец Сухишвили, – мне очень не хочется, чтобы в лаборатории обнаружили отпечатки ваших пальцев на клеенке или на чемодане. Очень не хочется.
XIV. В конце концов
1
Когда Костенко вышел из больницы, Садчиков успел проверить многих людей. Оставалось двести семнадцать Паменовских, Таменовских, Паметовых, Таменовых, Тиманевых и Паменовых. Однако предварительная проверка говорила о том, что из этих двухсот семнадцати только сорок два могли быть отнесены к зыбкой категории «подозреваемых».
– Знаешь, дед, – сказал Костенко, – что-то мне сдается, мы с тобой маху дали. Мы решили навязать Пименову свою логику. Иногда это сходится, но тут случай особый.
Костенко еще раз пролистал справку, которую прислал Романов из УБХСС. После того как наблюдение за Попковым, пименовским шурином, оказалось бесполезным – «объект» вел безупречный образ жизни, служба – дом, дом – служба, никаких признаков волнения не проявлял и никаких «тропинок» к Пименову не показывал, – было решено его забирать: работа, проведенная сотрудниками романовского отдела, позволяла предъявить Попкову обвинение в реализации «левого» товара.
– Романов считает, что они вышли только на какую-то часть пименовского дела. Они вышли на иголки и насосы. Их бригада сидит в Пригорске, там ребята считают, что Пименов не только иголками и насосами промышлял. Он большого размаха человек, а мы затискиваем его в привычные рамки. Как считаешь, а?
– Т-ты давай идею, С-слава. Размышления «по поводу» оставь н-начальству.
– А у меня нет идеи. Это только в кино сыщик выдает на-гора идеи, стоит ему только сосредоточиться. Нет идей, дед. Тухлое это дело. Надо передавать во всесоюзный розыск и ждать. Если только не Попков. Романов предложил поговорить с ним. Втроем – он, ты и я.
– А я-то зачем? Вы и без м-меня зубры.
– Скромность была его отличительным качеством.
– Ну-ну. Извини.
– Да нет, пожалуйста.
Попков выслушал Романова, попросил разрешения посмотреть заключение экспертизы, проведенной бухгалтерами торга, прочитал показания продавцов, сравнил их с накладными, подписанными заместителем Пименова, и спросил:
– А как бы получить очную ставку с виновником торжества?
– Вы, конечно, Виктора Петровича имеете в виду, Пименова, родственника вашего ненаглядного? – спросил Романов.
– Приятно говорить с умными людьми.
– Как же мы дадим вам очную ставку, если он в бегах? – заметил Костенко. – Никак не выйдет.
– Видите ли, – вкрадчиво продолжил Романов, то и дело поигрывая подтяжками – оттянет-отпустит, оттянет-отпустит, – если вам кажется, что время и ситуация играют на вас, то вы ошибаетесь, Попков. Вы ни разу к следствию не привлекались и в силу вашей неопытности, видимо, не знаете, что мы вас можем выделить в отдельное, как говорится, производство: хищение в особо крупных размерах.
– Г-грубо г-говоря – «вышка», – добавил Садчиков. – М-мои коллеги вам интеллигентно в-все говорят, а я человек п-прямой.
Попков хрустнул пальцами и сказал:
– Странный метод вести допрос.
– Д-допрашивать вас будут в суде. А нам П-пименов нужен. В-впрочем, вам он нужен больше. Г-главарю всегда самое б-большое обламывается, п-подручные идут с-сзади.
– Видите ли, – перебив Садчикова, сказал Романов, – я бы, может, и не стал так резко и обнаженно ставить этот вопрос, но уж коль скоро он поставлен, то вы попробуйте вместе с нами проанализировать ситуацию.
– О какой «вышке» может идти речь? – Попков снова захрустел пальцами. – Допустим, вы докажете, что был реализован «левый» товар. Но вы не сможете доказать, что я знал, откуда этот товар. Я не знал и не мог знать, что это «левый» товар.
– Попков, тут, как говорится, в цепи ваших умопостроений какой-то странный пробел. Наверное, вам Пименов неточно объяснил ситуацию. Вы хотите сказать, что за «левый» товар отвечает материально ответственное лицо, а не вы, так?
– Допустим.
– П-попков, вы только одного не учитываете: главарь банды П-пименов уб-бил ч-человека и скрылся.
– Кто убил человека?!
– Пименов, – ответил Костенко. – Подвел к убийству. Но мы это квалифицируем как преднамеренное убийство. Знаете, кого он убрал? Налбандова. Вы помните этого человека?
– И д-для вас будет очень п-плохо, если мы скажем суду, ч-что вы пытались скрывать П-пименова. Вы же з-знаете, где он.
– Господи, откуда я могу знать?! Я и про Налбандова ничего не знал, это ж как гром среди ясного!
– Пименов у вас был перед тем, как скрыться? – спросил Костенко.
– Был.
– З-значит, вы знали, что он решил уйти вт-темную?! – Садчиков поднялся со стула и подошел к Попкову. – П-про-говорился, п-пташечка моя.
– Подождите, – попросил Попков, – у меня голова распухла… Если вы найдете Пименова, он пойдет главарем, а я кем?
– П-первым заместителем, – Садчиков усмехнулся.
– Видите ли, – сказал Романов, – у вас есть возможность доказать суду, что Пименов обманывал вас, если, конечно, он вас обманывал. Тогда вы будете привлекаться за халатность. Если вы знали часть правды, то понесете наказание в соответствии с размахом совершенной вами операции по продаже «левого» товара. Если же вы пойдете по делу один, вам придется все взять на себя. Вам придется отвечать за всю преступную цепь – от Пригорска до Москвы.
– Но я действительно не знаю, где он! И почему я должен верить вам про убийство, между прочим?
Костенко и Садчиков переглянулись: «Все, этот развалился».
Костенко открыл папку с фотографиями Налбандова, сделанными в больнице, и заключением врачей.
– Вот, – сказал он, – посмотрите.
– П-пименов решил убрать Н-налбандова, когда понял, что мы за ним пошли. С-свидетеля боялся. В-вы тоже свидетель, только шурин.
– Видите ли, – сказал Романов, – история знает случаи, когда не то что шурина – отца, жену, сына били насмерть.
– Но я не знаю, где он! – закричал Попков. – Будь он трижды проклят! Не знаю!
– Что он вам говорил в последний раз?
– Сказал, что решил уйти на покой! Просил достойно держаться, если кто будет допрашивать: «Ты чист, к тебе не подкопаются». Сказал, что через год, если бог даст, позвонит мне, когда вся суматоха уляжется.
– Он не говорил, где собирается отдыхать? – спросил Костенко.
