Вы можете легко, а может, наоборот, тяжело переносить жизненные невзгоды. Может, вы очень волнуетесь о завтрашнем дне, а может, вам все равно. Вы можете представлять себе вашу судьбу ужасной или, наоборот, видеть прекрасное будущее. Все это не имеет никакого значения, если вы уже движетесь, если уже что-то делаете. Я мог бы и дальше задаваться вопросом «Почему?» до бесконечности – но это никак не сказалось бы на моем движении, на результатах бега.
«Надо – значит надо».
Я дотрусил до станции помощи Foresthill на 63-й миле без майки – ее я намочил и повязал на бритый череп. Я подбадривал себя победоносным кличем – в ознаменование того, что все еще шел первым, что я уже столько пробежал, что был жив и продолжал путь, который выбрал сам. Это была первая станция помощи, на которой бегунам разрешалось встретиться со своими пейсерами. Я поискал глазами Яна.
– Ты пил воду? Ты ходил в туалет?
Я сказал, что и пил, и ходил в туалет достаточно и что чувствую себя хорошо. Я и правда чувствовал себя хорошо, что, впрочем, было весьма относительно, учитывая, что я только что пробежал дистанцию, которую другие проезжают за час. Но, если не считать обычных небольших болей и общей усталости, все было в порядке. Если честно, я чувствовал себя даже отлично. Я бежал на подпитке из бананов, картошки, буритто с рисом и бобами, батончиках Clif Bar, иногда «разбавлял» все это гелями – именно так, как хотел.
Ян выдал мне пару пол-литровых бутылок с водой и взял еще пару с собой.
– До следующей станции помощи ты должен их выпить! – сказал он.
Но следующая станция была всего через три мили. Если бы у меня было обезвоживание, это еще можно было понять. Если бы я не писал, я выпил бы воду как можно скорее. Я было запротестовал, но потом подумал, что так, возможно, будет лучше. Смысл присутствия пейсера как раз в том, что можно иногда «отключить» голову. А Ян был не простым пейсером. В 1999 году он помог шестнадцати сверхмарафонцам, причем двенадцать из них выиграли свои забеги. Он бегал по этому маршруту в прошлом году и знал, в чем его сложность. Мы выбежали из маленького городка и двинулись трусцой в сторону Калифорнии. Спустя некоторое время дорога плавно перешла в тропу, с этого места на протяжении следующих 16 миль должен был идти спуск. Я понимал, что надо пить воду, но я ее не пил. Я не видел смысла напиваться перед большим подъемом, который следовал за спуском. Да, организму нужна была жидкость. Но пить прямо сейчас?
Пока мы спускались на 300 метров, воздух еще больше прогрелся. Мы были на тропе, покрытой глиняной пылью, легкой, как мука. Я даже чувствовал запах этой первозданной земли.
Попробуйте пробежать минут двадцать – и вы будете хорошо себя чувствовать. Попробуйте побегать еще двадцать – и вы можете почувствовать усталость. Добавьте еще три часа – и вам будет сложно. Но не останавливайтесь, и вы увидите и почувствуете, в том числе при помощи обоняния, окружающий мир с такой яркостью, по сравнению с которой вся ваша предыдущая жизнь покажется бледной. Именно это сейчас и происходило со мной.
– Как твои ступни? Как ноги? Ты пьешь воду?
Ян бежал позади меня. Он проверял, беспокоился, в общем, делал то, что обычно должны делать пейсеры.
Я на секунду задумался. Как мои ступни? Ну, раз он обратил на них мое внимание, то они болят. И у меня пара мозолей. Ноги? Да, кажется, их пронзили тысячи невидимых ножей.
– В порядке, – ответил я, – все нормально.
– Ты пьешь воду?
Вообще-то нет, но теперь я отпил из бутылки, а точнее, выпил ее целиком и продолжил бег.
Мы пробежали еще немного, Ян больше ничего не говорил. Наконец извилистый спуск перешел в подъем. Я чувствовал себя хорошо. Действительно хорошо. Я посмотрел на левую руку. Мы уже сильно отставали от времени, которое запланировали перед началом состязания, но все равно были впереди всех. Я делал то, что представлял себе, бегая по дорожкам для снегоходов в Северной Миннесоте и по мшистым тропам у подножия Каскадных гор.
– Как дела?
«Нормально» – подумал я. Все было отлично.
И потом только я обратил внимание на вес бутыли с водой. Ян увидел, как я посмотрел на бутылку.
– Я же тебе говорю: ты должен выпить всю воду до того, как мы добежим до следующей станции помощи.
Я заглотил воду. Мы поднялись на холм, добежали до поворота с небольшой деревянной платформой, метра три на три, на склоне холма. Там были трое добровольцев. Они смотрели на нас, разинув рты.
– Кто это? – спросил один из них.
И прежде чем я ответил, Ян сказал:
– Это парень, который собирается выиграть забег.
Мы наполнили водой пустые бутылки, Ян протянул таблетку с электролитами, с солью, я ее проглотил. И стоило нам только отбежать от станции, как меня «накрыло»: ого, кажется, желудок пошел кувырком.
Мы отбежали метров на сто от станции по тропе, покрытой красной «мукой», за поворот. Вот тогда-то меня начало рвать.
Сначала вышла жидкость, потом, совершенно не растворенная, соляная капсула. Потом еще жидкость. Потом, уже даже носом, еще жидкость. Куски банана. Что-то горькое и зеленое. Когда казалось, что во мне больше уже ничего не осталось, вырвало еще раз.
Телу пришлось сражаться на два фронта: на внутреннем – с теплом, которое вырабатывали мускулы, и внешнем – с пропеченным солнцем воздухом каньонов. Подъем температуры тела даже на четыре градуса может вызвать сбой в работе организма. К счастью, благодаря предыдущей неделе тренировок в жару мое тело адаптировалось в плане терморегуляции. Усиленное кровообращение на поверхности тела помогало снизить его температуру за счет хорошего тепловыделения через поры кожи. По сравнению с бегунами, не адаптированными к бегу в жару, я начинал потеть раньше обычного, потел больше и дольше, но с меньшей потерей солей (электролитов).
Вместе с тем повышенное потоотделение имело свою цену: обезвоживание. В зависимости от скорости бега я терял в среднем литр воды и чайную ложку соли в час. Гипоталамус моего мозга выбрасывал невероятное количество антидиуретического гормона, регулирующего работу почек, для адаптации к потере жидкости за счет концентрации мочи. И даже несмотря на то что тело невероятным образом приспосабливалось ко всему этому, из-за обезвоживания моя кровь становилась более густой, и это повышало нагрузку на сердце, уже и без того перегруженное. Ян беспокоился именно об этом. И именно поэтому старался заставить меня пить больше воды.
Он беспокоился и о другой крайности: об опасности гипонатриемии, повышенном количестве жидкости в организме, что в случае отказа почек может привести к понижению концентрации натрия в крови. В случае гипонатриемии вес бегуна на дистанции повышается из-за задержки жидкости в клетках тела. Небольшая отечность во время состязаний на выносливость – обычное явление, но если начинается расширение клеток головного мозга, если повышается внутричерепное давление, это может послужить причиной потери ориентации в пространстве и общей адекватности. А в крайних случаях гипонатриемия может привести к смертельному исходу. Поэтому Ян старался заставить меня употреблять соль.
