– Вы сами мне только что сказали, что идете в Эрзинкан.
– Он вам это сказал? – засмеялся Джахан. – Вы знаете бордель матушки Язган? Ее эрзинканский «филиал»?
– Да, я знаю эту старую шлюху и ее заведение, и что с того? – отозвался Мурзабей.
– Полковник имеет, так сказать, определенный интерес к этому заведению. Деловой интерес. Но вы как его друг наверняка об этом знаете.
– О чем вы говорите?
– Мне не следовало вам рассказывать. Я нарушил субординацию.
– Какое отношение Язган имеет ко всему этому?
– Я предпочту не говорить.
– Ты расскажешь мне, или я перережу тебе глотку!
Голос вожака разлетелся по ущелью, люди закричали от страха. Джахан посмотрел на своего лейтенанта. Ахмет понятия не имел, о чем это говорит капитан, но делал вид, что и ему все известно, и согласно кивал.
– Язган платит полковнику процент с прибыли за каждую женщину и ребенка, которые у нее работают. При условии, что она сама выберет лучших.
Мурзабей смотрел на капитана с недоверием.
– Если полковник обещал вам трофеи, то это из каравана, который идет за нами.
– Откуда мне знать, что вы говорите правду?
– Этого вы не можете знать, но если вы знаете полковника, то должны подумать как следует, прежде чем пойти против его воли.
Мурзабей задумался. Его люди тем временем подсчитывали переселенцев, прикидывая свой доход.
– Хорошо. Ведите этих женщин к матушке Язган. Когда мы с полковником встретимся снова, я выражу свое восхищение его умением вести дела.
Вожак подъехал ближе к капитану и прошептал:
– Если я узнаю, что ты соврал мне, будь уверен – ты будешь молить о милосердии. А я немилосердный человек.
Он развернул лошадь, и головорезы из шота во главе с Мурзабеем скрылись так же быстро, как и появились.
* * *
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал Армин.
– Мы должны добраться до Гюмюшхане до того, как Мурзабей сможет поговорить с полковником. У нас получится. Ахмет! Это возможно – дойти туда за два дня?
– Два дня?! – Лейтенант отрицательно помотал головой. – Даже если бы у нас было достаточно еды и воды и если бы все были здоровы, то самое меньшее – это три дня, а то и четыре.
Джахан посмотрел на переселенцев. Большинство из них не прошло бы и километра, но и остальные долго не протянут. Его взгляд остановился на Ануш, сидевшей на земле.
– Мы должны попытаться.
Ануш
Для этих изможденных людей Гюмюшхане был краем света. Требовались невероятные усилия, чтобы добраться туда. Старых и молодых косили холера и голод. Еда закончилась, и люди пили любую воду, какую только могли найти.
Ануш пошла проведать Парзик и обнаружила ее тело лежащим на обочине дороги.
Джахан осматривал ущелье, а немец тем временем установил фотокамеру и делал снимки тела Парзик.
Немного в стороне стоял Хорек, держа лошадь капитана под уздцы. Его рука незаметно скользнула под седло, лошадь дернулась и начала вырываться. Украдкой оглядевшись, Хорек вытащил руку из-под седла и подвел лошадь к капитану.
* * *
В минуты просветления Гохар по-прежнему спрашивала о Хандут, но Ануш не признавалась, что прекратила поиски. Теперь ее занимали совсем иные проблемы: как сохранить жизнь Лале, Гохар и самой себе.
Голод и усталость уже готовы были сломить ее, но ей удавалось побеждать их, думая о своей дочери, и она уговаривала бабушку пройти еще один километр.
Ради них и ради себя она сделала то, о чем и думать раньше не осмеливалась. С трупа молодой женщины она сняла пару обуви для себя, а с умирающей старухи – ботинки для Гохар. Она даже их не расшнуровала, а стала грубо стаскивать с ног, и умирающая глухо застонала, тщетно борясь с приближающейся смертью. Это была Элспет, жена Мераяна. Ануш все равно забрала ее обувь. Ночью, когда на охоту вышли пустынные крысы с длинными хвостами, девушка поймала одну и пыталась заставить Гохар съесть немного сырого мяса, но ту все время рвало, ее трудно было даже напоить.
Ануш поняла, что и ребенок ускользает от нее, у нее практически не было молока. Лале становилась все более вялой.
– Пожалуйста, Господи, спаси нас! Пожалуйста, Господи! – все молилась она, преодолевая километр за километром.
Джахан
Ведя лошадь под уздцы, Джахан шел впереди каравана. Двое его людей уже умерли от холеры, а еще трое корчились в одной из повозок.
Болезнь распространялась так же быстро, как и чума, и еще многие умрут, так и не дойдя до Гюмюшхане. Он не мог похоронить своих солдат и не мог забрать их с собой. Вместе со всеми остальными они лежали в глубине ущелья – пища для диких животных и воронья.
Ануш все еще была на ногах, она превратилась в ходячее привидение, но была жива. С бабушкой дело обстояло гораздо хуже.
Кобыла натянула поводья и стала бить копытом. Что-то ее тревожило.
– Тише, тише девочка! – Джахан успокаивающе похлопал ее по боку, но она мотнула головой и еще сильнее натянула поводья.
Перебросив поводья через шею, капитан вставил ногу в стремя и взялся за луку седла, но лошадь стала, пританцовывая, отходить от него, и ему пришлось прыгать на одной ноге, пытаясь сесть в седло.
– Стой! Что такое! Подожди! – Перебросив ногу через спину лошади, он буквально упал в седло.
Кобыла ржала, храпела и отчаянно взбрыкивала задними ногами. Вцепившись ей в гриву, Джахан пытался удержаться на ней, но она взбрыкнула еще раз, и он вылетел из седла.
Прежде чем он приземлился, его нога застряла в одной из повозок, кость переломилась надвое, и ее острые края прорвали кожу.
* * *
– Не шевелите его, – велел Армин.
Капитан лежал в неестественной позе, его лицо побелело от боли. Несколько солдат уставились на него, лейтенант распихивал их локтями, пробираясь к пострадавшему.
– Что случилось?
– Дай мне твое ружье и ремень! – потребовал немец, разрезая штанину Джахана и задирая ее до колена.
Нога уже распухла, Армин очистил рану так хорошо, как только смог. Открыв затвор винтовки лейтенанта, он вытряс все пули и сделал шину из ружья, примотав его к ноге капитана ремнем.
– Перелом очень непростой, но главный враг сейчас – жара. В Гюмюшхане есть больница?
– Нет, ближайшая в Сивасе, – ответил Ахмет.
– Нам нужны повозка и возница.
Лейтенант убежал выполнять поручение.
Джахан попытался сесть, его трясло, а потом его вырвало, после чего он лег на бок, и ему стало чуть легче.
